к камину, который, даже потухший, притягивал к себе. Несомненно, он являлся центром комнаты и по замыслу архитектора, и по восприятию.
Внезапно девушка замерла на месте, почувствовав присутствие Энтони. Когда глаза понемногу привыкли к голубовато-серому полумраку, она различила поникшую фигуру. Хозяин сидел в кресле, уставившись в камин, как будто не замечал, что тот потух еще несколько часов назад. Его пальцы вертели какой-то круглый предмет. Что-то похожее на страх наполнило Линду, и она захотела так же потихоньку удалиться, но ее остановил низкий голос Брука.
— Лин, — позвал он. — Идите сюда. Присядьте.
Девушка замялась в нерешительности, ее сердце сжалось. О, ей хорошо знакома эта интонация. Она знала природу подобного голоса, звучавшего среди ночи. Страх прошел, несмотря на потустороннюю печаль, что слышалась в голосе Энтони, несмотря на чужую обстановку и поздний час. После смерти матери отец говорил именно таким голосом каждую ночь в течение месяцев.
Линда подошла ближе. Неважно, как она относится к Бруку днем, но сейчас она не может уйти и оставить его. И злейшего врага она не бросила бы в таком состоянии. По собственному опыту она знала, что настоящая опасность появляется тогда, когда боль утраты переплетается с глубоким одиночеством. К счастью, она знала, как вести в такой ситуации.
Она надеялась, что Энтони, по крайней мере, не пьян. Ее отец всегда сопровождал ночные бдения бутылкой виски. Она скользнула к дивану, пытаясь разглядеть, не держит ли Брук стакан с янтарно-желтым лекарством, заглушающим боль.
— Не спится? — Его черты тонули в полумраке, и только глаза поблескивали в жемчужно-голубоватом свете. Он проследил, как девушка садится на краешек дивана. — Холодно в доме? Я включу отопление, если хотите.
Энтони говорил четко и внятно, но как-то отстраненно, безучастность голоса не сочеталась с содержанием вопросов. Он задавал верные вопросы, как положено заботливому хозяину, но произносил слова механически, как будто бездумно повторял малопонятные иностранные фразы из лингафонного курса: «Извините, это поезд до Парижа? Будьте добры, сколько стоит билет?»
Поставив молоко на столик, Линда поправила подол майки и сложила руки на коленях.
— Нет, температура нормальная, — сказала она. — Просто я легла спать слишком рано.
— Да, — кивнул он, продолжая что-то вертеть в ладонях. — Наверное.
Теперь, когда ее глаза достаточно привыкли к темноте, девушка смогла наконец разглядеть, что он держал в руках. Слава Богу, не стакан, подумала она с облегчением. Это был предмет меньшего размера, кажется, резная деревянная фигурка… Шахматная фигурка? Она пыталась разглядеть получше, но боялась смотреть слишком пристально.
— А вы? — спросила она. — Тоже не спится?
— Я уже собрался идти наверх, — ответил Энтони. — Засиделся за работой.
Гостья знала, что это ложь, и не только потому, что подобное творилось с ее отцом. По необычайной тишине, наполнявшей комнату, она поняла, что Брук не один час просидел неподвижно в глубокой прострации, в состоянии, близком к каталепсии. Если бы не ее появление, он, возможно, так бы и сидел, как ее отец, встречая тусклый зимний рассвет.
В отличие от ее отца, Брук не плакал. Его глаза с сухим ледяным блеском невидяще смотрели в пустоту. Лин поежилась. Состояние Брука не походило на состояние отца, который страдал бурно и находил утешение в слезах и спиртном. Горе же этого человека было огромным, немым, парализующим, не позволяющим забыться ни в слезах, ни в алкоголе.
— Похоже, что метель не собирается униматься, верно? — сказала Линда. Она понимала, что это не самая лучшая тема, но нужно было заставить Энтони заговорить. С отцом было легче. Она без труда находила безопасные темы: школьные оценки Долли, сующие во все свой нос бабушка с дедушкой, политический кризис в стране. Дочь знала все подводные камни, которые следовало обходить: цветы, музыка, болезни… словом, все, что могло напомнить о матери.
С Бруком было сложнее. Тут она ступала на ощупь.
— Похоже, Кристофер лучше меня разбирается в превратностях зимней погоды. Он предупредил меня, что вряд ли сегодня мне удастся попасть домой.
Хозяин молчал, и девушка попыталась снова.
— Как вы думаете, много уже намело? Я думаю, не менее фута.
Его руки дрогнули.
— Я не знаю. Голос сделался резким. — Меня это не интересует. Мне кажется, за обедом мы досконально обсудили эту тему, не так ли?
— Да, вы правы. — Его тон больно задел Линду, но она заставила себя улыбнуться. — Хорошо. О чем вы хотели поговорить?
Он удивленно уставился на шахматную фигурку в руке, словно только что ее обнаружил. Линда проследовала за его взглядом и наконец поняла, что это была белая королева, вырезанная из слоновой кости так искусно, что казалась кружевной. Конечно, с горечью подумала девушка. Королева.
— Я вообще не хочу разговаривать, — медленно проговорил Брук.
Руки гостьи сжались. Откровенная неприязнь, прозвучавшая в голосе хозяина, ранила. Почему он ее отталкивает? Она помнила, как было с отцом. Тот всегда поначалу противился контакту, отвергая все попытки поддержать его, вывести из состояния отчаяния. Так утопающий иногда борется со спасателем.
Чувствовалось, что у Брука горе было глубоко личным. Она посмотрела на сильные пальцы, сжимавшие хрупкую фигурку.
— Вы хотите, чтобы я ушла?
Энтони кивнул.
— Да. Наверное, так будет лучше, — сказал он и, закрыв глаза, откинул голову на спинку кресла. Как будто перестал существовать.
Никогда еще Линду не гнали столь откровенно. Задерживаться не имело смысла. Да и зачем настаивать? Она встала, разгладила мягкую ткань майки, взяла кружку с еще тепловатым молоком и медленно пошла к лестнице.
Но, отойдя на несколько шагов, остановилась и повернулась. Глаза Брука снова поблескивали в голубовато-жемчужном свете. Он молча следил за ней.
— Я только хотела узнать… Я не собиралась вмешиваться, — сказала девушка оправдывающимся тоном. Почему она оправдывается? Она не сделала ничего плохого, не была грубой, а только хотела помочь. — Вы сами позвали меня.
— Да, — отозвался Энтони. В низком голосе звучала усталость. — Я думал… — Но он оборвал себя и отвернулся. — Простите, Лин. Это было ошибкой.
На следующее утро Линда постаралась спуститься как можно позже. Погода улучшилась после одиннадцати, но небо было по-прежнему обложено такими тяжелыми снеговыми тучами, что дом окутал полумрак. Даже электричество меркло в этом неестественном сумраке.
Девушка медленно шла по дому, надеясь ни на кого не наткнуться. Вообще-то, она почти решила весь день просидеть в своей комнате. Лин болезненно ощущала себя лишней и ненужной, особенно после этой ночи, когда ее попытки выразить сочувствие встретили столь резкий отпор. Ясно, что Бруку она только мешает. Правда, Тролль намного гостеприимнее, но ведь это не его дом.
Гостья надеялась, что хозяин уже позавтракал и занят сейчас какой-нибудь работой. К ее удивлению, мужчины были на кухне и смотрели прогноз погоды по маленькому телевизору.
Толстые пуховые куртки висели на вешалке за кухонной дверью, как будто они только что вошли или собираются выходить. Она вдруг почувствовала себя неловко в белом свитере и серой юбке — абсолютно непригодной одежде в этих условиях. Но у нее больше ничего не было. Грейс рассчитывала провести здесь не более двух часов и не думала, что придется задержаться на несколько дней, пилить дрова или разгребать снег.
На них же была удобная рабочая одежда: толстые ботинки, старые джинсы и фланелевые рубашки с длинными рукавами. Оллкрафт, как обычно, был весь в черном и походил на солидную печную трубу. На
