Лесли закрыла глаза, прислушалась и тоже расхохоталась. Он был прав. Раньше шум океана был для нее просто шумом, а рев морских львов казался ужасным, но отныне, заслышав его, она будет вспоминать о клоунах.
Лесли улыбалась и в то же время недоумевала, почему глаза все еще щиплет от слез? Возможно, потому, что в этом замечании о звуках моря был весь Даниэль. Он любил жизнь во всех ее проявлениях. Там, где другие не находили ничего достойного внимания, он умел разглядеть прекрасное, найти повод для смеха и веселой шутки. И в его обществе мир воспринимался таким, каким видел его он. Возможно, именно в этом и заключалась волшебная тайна Даниэля.
Подошла официантка, и Даниэль уверенно заказал два яичных рулета. Во всем его облике не было ничего, что давало бы повод для жалости. Более того, две женщины, сидевшие за соседним столиком, откровенно им любовались, с бесстыдством плотоядно рассматривали его: от искрившихся под лучами солнца белокурых волос до длинных мускулистых ног, вытянутых под столом.
Лесли внезапно почувствовала приступ негодования и, перехватив взгляд одной из них, демонстративно поправила прислоненный к столику костыль. Жест этот недвусмысленно говорил: и костыль этот, и мужчина, который им пользуется, — мои.
Но в следующее мгновение она со стыдом почувствовала себя ревнивой идиоткой. Что за примитивные инстинкты! Что странного в том, что на Даниэля заглядываются женщины? Он ведь никогда не принадлежал ей, а сейчас — меньше чем когда бы то ни было.
Она позволила обмануть себя, поддавшись атмосфере искусственной интимности, которая возникла, когда они, тесно прижавшись друг к другу, — она помогала Даниэлю пробираться через толпу, — медленно брели к ресторану. Оба молчали, и Лесли чувствовала, как ее тело сливается с телом Даниэля, в какое-то мгновение она даже перестала понимать, где кончается она и начинается он.
Прогулка, наверное, доставляла ему невыносимые страдания, но Лесли эгоистично мечтала о том, чтобы она никогда не кончалась и им не пришлось, отпрянув друг от друга, вновь превратиться в двух разных людей.
— Я думал, тебе больше нравятся цыплята, запеченные с орешками.
— Что? — не поняла углубившаяся в воспоминания Лесли. — Ах, да, конечно.
В прежние дни, заработавшись допоздна, она часто заказывала это китайское блюдо по телефону, и, когда заказ доставляли, Даниэль, имевший в таких случаях обыкновение сидеть на краешке ее рабочего стола, то и дело запускал в коробку руку, выуживая со дна последние, наиболее прожарившиеся и потому самые вкусные орешки. К самим цыплятам он был равнодушен.
Он запомнил это! Он определенно помнил все, что имело отношение к ней, не так ли? Каждую мелкую, незначительную подробность.
— Ты прав. Но сегодня мне почему-то захотелось яичного рулета, — соврала Лесли. На самом деле она его ненавидела, но не заказывать же то, чего не мог есть Даниэль!
— В этом не было необходимости, — словно прочитав ее мысли, заметил он и положил свою руку на стол между ними. — Но здешний рулет действительно очень неплох.
Глядя на его сильную загорелую руку, Лесли ощутила мучительное желание положить сверху свою ладонь. Возможно, подбадривала она себя, именно на это он и рассчитывал. Сейчас он был не в состоянии сам взять ее за руку, как делал раньше, и быть может, таким образом предоставлял инициативу ей?
Но рука Даниэля лежала ладонью вниз, а не вверх, что было бы более красноречиво. Что если она неправильно поняла его жест? Вдруг он отдернет руку? Страх заставил ее плотнее прижать ладони к коленям, а через минуту Даниэль без комментариев убрал руку со стола.
— А ведь, пожалуй, — сказал он с неожиданным сожалением, — сегодня именно жареные орешки были бы для меня наиболее приемлемым блюдом.
— И в самом деле, — подхватила Лесли, печально глядя на опустевшую скатерть. У нее было такое чувство, будто она только что упустила единственный, неповторимый шанс. Она была рада, что Даниэль не видит ее лица. — Я должна была сообразить раньше.
— Еще не поздно переменить заказ, — улыбнулся он. — Воспользуйся случаем: когда эту повязку снимут, все орешки достанутся мне.
Отвечая, Лесли приложила максимум усилий, чтобы ее голос звучал как можно жизнерадостнее:
— Держу пари — ты ждешь не дождешься этой минуты.
— Конечно. Уж каких только аргументов я ни приводил, чтобы убедить Флетчера снять ее раньше, но этот непрошибаемый старый упрямец твердит одно: 'Даниэль, тебе следует запастись терпением'. — Даниэль добродушно рассмеялся и, осторожно нащупав стакан, отпил глоток воды. — Он все еще считает меня двенадцатилетним мальчишкой, который для того, чтобы ему не запретили участвовать в бейсбольном матче, способен спрятать за щекой кубик льда, перед тем как ему померяют температуру. Лесли рассмеялась:
— Ты и правда так делал?
— Так мне, во всяком случае, рассказывают. Сам я запомнил только игру — до половины, а в себя пришел уже дома. С температурой тридцать восемь и девять. Но мы выиграли!
— Боже милостивый! — в ужасе покачала головой Лесли. — И у Миранды, похоже, тот же характер: всегда сражаться до конца.
Даниэль тепло улыбнулся:
— Да, мы все очень похожи. Симон всегда говорил… — Побледнев, он замолчал, не закончив фразы.
Лесли тоже молчала, не зная, что сказать. Точнее, она знала, что сказать ей нечего. Даниэль запретил ей говорить о Симоне.
— Извини, — сказал он после долгой паузы. — Я все еще никак не могу поверить.
— Я понимаю, — начала Лесли, но в этот момент появилась официантка с двумя чашками яичного супа, который, видимо, входил в состав заказа. В немом отчаянии она смотрела, как та ставит чашку перед ним, и спрашивала себя, следует ли ей дать знак, чтобы официантка их убрала. Даниэль не сможет справиться с супом!
Но было уже поздно.
— Пахнет просто восхитительно, — потянул носом Даниэль и широко улыбнулся. Официантка, к негодованию Лесли, тоже самодовольно улыбнулась, как будто принесла не банальнейший суп, а какую- нибудь пищу богов. Неужели она не понимала, как трудно ему будет его есть?
Однако, когда официантка удалилась и Даниэль все с той же широкой улыбкой повернулся к ней, настроение ее мгновенно улучшилось.
— Приступим! — сказал он весело. — Это следует есть горячим.
Лесли колебалась.
— Честно говоря, я не очень голодна, — сказала она, помешивая ложкой сгустки яичного белка.
— Неужели? А вот я голоден как волк.
Лесли опять, нахмурившись, взглянула на Даниэля. Как же он справится?
Он как будто угадал ее опасения.
— Тебе придется мне помочь.
— Как? — От неожиданности она чуть не уронила ложку в суп.
— А вот как.
Он протянул ладонь и на ощупь стал искать ее руку. Лесли смотрела, как ладонь подбирается все ближе, пока наконец не уловила исходящее от нее волшебное тепло. Но не сделала ни малейшего движения, чтобы помочь ему. Он найдет ее сам. Она это знала.
И он нашел. Вначале пальцы Даниэля прикоснулись к ее локтю, затем скользнули по коже вниз, медленно, изучающе, как будто он заново знакомился с ней этим новым, чисто тактильным способом. Наконец он полностью обвил ее руку своей.
— Вот так, — повторил он, и Лесли, повинуясь неуловимому движению его руки, зачерпнула ложку супа и все так же медленно поднесла к губам Даниэля. Он проглотил и улыбнулся еще шире: — Обожаю яичный суп!
Сердце Лесли бешено стучало. Кто знает, может, это и вправду была пища богов… А Даниэль уже направлял ее руку за новой порцией супа. Однако, когда их руки приблизились к чашке, Лесли вырвала свою
