ущемляют интересы картелей и так далее. Можете свободно назвать его кем угодно: социалистом, коммунистом, анархистом, патерналистом, — и все будет мало. Да, мало. По существу, он — alter ego[12] сенатора, часто — его совесть, иногда — его душа. Любопытно, что история большей частью делается людьми, имена которых так и остаются неизвестными, — людьми одаренными, презирающими взяточничество и искренне преданными своей стране. Но именно таким людям сенат и палата представителей рано или поздно предъявляют обвинение в подрывной деятельности. Если говорить откровенно, Вашингтон — страшный город.
— Да, — отозвалась Фейс.
Чэндлер словно не замечал ее молчаливости. Они вошли в лифт — большую проволочную клетку, и Фейс вдруг испугалась, что Чэндлер возьмет да выйдет, оставив ее в этой клетке одну. Но он знаком предложил ей выйти, когда лифтер, сморщенный старик, угрюмо объявил: «Цокольный этаж».
Пройдя небольшое расстояние, они увидели туннель и блестящие стальные рельсы.
— Сенатское метро, мэм, — в шутку сказал Чэндлер тоном гида, дающего объяснения туристке. Фейс с трудом улыбнулась.
Здесь пахло сыростью и всюду тянулись какие-то трубы. Трубы напомнили ей о Мелвине Томпсоне и о неудаче, постигшей ее в Белом доме. Все ее попытки кончаются неудачей. Даже под руководством Чэндлера у нее ничего не выходит. Она запуталась в паутине.
Маленький смешной вагончик сенатской подземки, словно сбежавший из детского парка, не развеял ее уныния. Он с жужжаньем выскочил из туннеля, управляемый толстяком вагоновожатым, который едва умещался на сиденье. Жирный двойной подбородок толстяка заколыхался, когда он затормозил вагончик. Вылезли две суетливые дамы в соломенных шляпках; у каждой на пышной груди красовалась фиолетовая делегатская ленточка. Им помогал сойти дородный господин, приговаривавший: «Пожалуйте, пожалуйте, госпожа председатель!»
Поездка через туннель была похожа на сон. Это ни в коем случае не могло быть действительностью. Фейс пыталась представить себе, каким был Дейн Чэндлер в юности, когда катал свою девушку по «туннелю любви» на каком-нибудь карнавале, — как он смеялся, шутил, ухаживал. Она опустила глаза и удивилась — он держал ее руку. И впервые Фейс на мгновение почувствовала реальность происходящего, и у нее появился проблеск надежды. Но они слишком быстро доехали до Капитолия, и Чэндлер отпустил ее руку.
Они вышли из лифта у входа в зал заседаний. Чэндлер что-то сказал часовому, а часовой что-то сказал служителю. Тот исчез. Перед дверьми прохаживалось взад и вперед человек десять, а то и больше. Фейс знала: это либо кулуарные деятели, рассчитывавшие путем шантажа или уговоров добиться от сенаторов того, что им нужно, либо избиратели, подстерегающие своего депутата, чтобы обратиться с просьбой. В зал заседаний не допускался никто, кроме особо привилегированных лиц, сенаторов и служителей. Время от времени огромные двустворчатые двери приоткрывались, кто-нибудь входил или выходил, и тогда изнутри доносился стрекочущий высокий голос, который временами становился громче и громче, потом снова затихал, переходя в монотонную скороговорку.
Вскоре опять приоткрылась дверь и появился крупный, внушительного вида человек в красновато- коричневом чесучовом костюме. У него было цветущее лицо и легкие седые волосы, небрежно откинутые назад со лба. Поразительны были его глаза: насмешливые и в то же время добрые, они как бы видели человека насквозь. Насилу отведя взгляд от этих завораживающих глаз, Фейс заметила, что на сенаторе черный в полоску галстук-бабочка, резко выделявшийся на мягкой белой рубашке.
Чэндлер шагнул вперед.
— Сенатор Кахилл, я привел миссис Вэнс.
Сенатор неторопливо оглядел ее с ног до головы.
— Рад познакомиться, милая барышня, — произнес он низким голосом, в котором чувствовалась большая, сдержанная сила. — Я всегда рад увидеть настоящую, живую красную из правительственного учреждения. Мне так редко везет в этом смысле! — Сенатор громко захохотал, словно над уморительной шуткой.
Фейс покраснела.
— Вот какие дела! — сказал сенатор, потрепав ее по плечу. — А теперь пойдем куда-нибудь в кулуары и для разнообразия воспользуемся ими совсем для других целей, чем это принято. У меня все с собой, в портфеле.
Фейс, все еще не придя в себя, села на зеленый складной стул с краю длинного резного стола. Сенатор уселся между ней и Чэндлером. На стене висели огромные картины в позолоченных рамах стиля рококо, изображающие битвы под Новым Орлеаном и при Чапультепеке. Обе картины сильно потемнели от времени и табачного дыма.
Сенатор Кахилл вытащил модные очки в массивной роговой оправе и принялся шарить в портфеле.
— М-м… сейчас посмотрю, я помню, что положил его сюда!..
Фейс на мгновение захотелось, чтобы досье исчезло так же таинственно, как и попало в руки к сенатору. Однако тут же в ней зашевелился червячок любопытства. Любопытство перешло в жгучий интерес, потом в неистовое волнение. Она опять с трудом переводила дух, крепко сжав на коленях переплетенные пальцы. Трудно поверить, что она пришла в Капитолий затем, чтобы узнать о себе такое, чего и сама не знала. Где-то далеко над ее головой высился большой купол, выстроенный Линкольном, как символ веры в Соединенные Штаты, и увенчанный колоссальной статуей Колумбии. «Как может такое правительство, при всем своем величии, — думала Фейс, — заниматься мною?» Фейс охватил почти благоговейный страх при мысли о том, какое ей уделяют внимание.
Дейн Чэндлер вынул пачку сигарет и предложил ей. Фейс со слабым подобием улыбки отрицательно качнула головой. Нервы ее были настолько взвинчены, что она сама поражалась, как это ей удается сидеть неподвижно.
— Ага, вот оно! — сказал сенатор, вытаскивая пухлую папку. — Такая толстенная папка, а я ее и не заметил! И все это написано об одной маленькой девочке!
При виде досье нервное возбуждение Фейс дошло почти до предела. Опять, как тогда, во сне, ее что-то душило, и она жаждала вдохнуть полной грудью хоть немного чистого свежего воздуха. Птичьей трели в разгаре сражения — вот чего она страстно желала! Сейчас ей до боли хотелось вернуть безмятежное, навсегда ушедшее прошлое, ибо в детстве и юности только самое простое кажется важным.
Очевидно, Дейн Чэндлер догадался о ее волнении — он улыбнулся ей ласково и ободряюще.
— Ну-ка поглядим, — сказал сенатор, подперев правой рукой подбородок и задумчиво постукивая по кончику носа указательным пальцем. — Поглядим… — Он перелистал страницы досье. — Я дал обещание никому это досье не показывать — но я не обещал никому
— Делайте как вам удобнее, сенатор, — сказал Чэндлер.
— Конечно, — еле слышно подтвердила Фейс.
— М-м… благодарю вас. Итак, разрешите мне поставить вас в известность, милая барышня, что они сняли фотокопии почти с каждого подписанного вами документа — с каждого заявления о принятии на работу и каждой анкеты. Кроме того, ваши подписи сличал специальный эксперт, заверивший, что все документы подписаны одним и тем же именем и одной и той же рукой. Это одна из причин, почему ваше досье так объемисто. Здесь есть также фотокопии со всех петиций и обращений, которые вы когда-либо подписывали, и везде ваше имя отмечено крестиком, — вот петиция о том, чтобы вашингтонские трамваи и автобусы перешли в собственность города; вот другая — об изменении часов работы разных государственных учреждений, чтобы избежать заторов в уличном движении; еще одна — о перекладке неправильно положенных рельс вокруг Дюпон-Серкл; а вот — о запрещении вывоза в Испанию оружия для армии Франко. — Сенатор остановился и, подняв брови, взглянул на Фейс. — Милая барышня, надо быть осторожнее, когда вы ставите свою подпись!
