Марии говорят за нее, а вот если этого вдруг не хватит… да что за вздор, как их может не хватить? Между тем император закончил чтение вкладки, покосился на сына — тот утвердительно кивнул — и перешел к основной части досье. Некоторые страницы он пролистывал быстро, другие читал медленно и внимательно, время от времени возвращаясь к голоснимку майора Гамильтон при всех наградах. Насколько мог видеть со своего места Цинцадзе, особенно его величество заинтересовал раздел, посвященный обстоятельствам, при которых Мэри стала обладательницей титула «Госпожи, сохраняющей преемственность». Что ж, ничего удивительного: отношения двух империй были ровными, но прохладными, связи девочки на высшем уровне Бэйцзина могут очень и очень пригодиться. Иногда Константин протягивал руку, привлекая внимание отца к тому или иному моменту, тот сдержанно кивал. Наконец Георгий Михайлович свернул экран и задумчиво скрестил руки на груди.
— Любопытно. Более чем. Желаете продемонстрировать что-нибудь еще?
— Если вашему величеству будет угодно… взгляните сюда, — Цинцадзе вывел изображение на большой экран и запустил тот самый голоролик, который ему переслал Савельев. — Вот так майор летает. А это уже на «Александре». Обратите внимание на осанку и походку. Через пару минут мисс Гамильтон упадет замертво и понадобится все мастерство Станислава Тищенко, чтобы, как он сам выразился, оттащить ее от райских врат. А разве по ней скажешь? Порода, никуда от нее не денешься, что бы там ни говорили разного рода демократы. Так, это в рубке, расчет курса для преследования эскадры Саммерса. По поводу этого курса все Четвертое крыло Экспедиционного флота никак не может решить, молиться или материться, но и то и другое делает с большим чувством, — в этом месте слушатели дружно усмехнулись, и князь потихоньку перевел дух. — Копии разошлись по всем кораблям, и теперь изучаются самым пристальным образом. Один экземпляр передали на Штурманский факультет Академии, там тоже… не знают… — Константин не выдержал и захохотал. — Ну, тут понятно, представление каперангу Дубинину перед спуском на Бельтайн. Это — встреча на космодроме, награждение майора Гамильтон знаком ап Бельтайн, награды выше на этой планете не существует. Что-то вроде ненаследуемого дворянства, в данный момент в Галактике ап Бельтайн только один. Точнее, одна.
— А кто эти люди и что они кричат? — поинтересовался внимательно глядящий на экран император.
— Они скандируют ее имя. Это отцы и матери детей, которых мисс Гамильтон эвакуировала с планеты. Так, тут кадры возвращения из экспедиции на дно океана, в руках у нашей героини пресловутый объект «Доуэль». Единственный живой экземпляр, имеющийся в нашем распоряжении — ее же стараниями. Доклад о находках шефу планетарной полиции. Колоритнейший персонаж, надо вам сказать, зовут — не поверите! — Генри Морган. И при этом последовательный служитель закона, поднялся от простого патрульного до командующего. Ну, здесь она просто спит. Эту подборку ведь по моей просьбе делали, чтобы семье показать. А вот этого я Николаю Петровичу пока не демонстрировал. Не рискнул.
Цинцадзе что-то переключил, и на экране возникло казино. Совсем молоденькая девушка в предельно легкомысленном платье подходит к карточному столу, за которым сидят двое мужчин, ласково ерошит волосы одного из них, что-то говорит. Потом неуловимо быстро смещается за спину второго, в руках у нее маленький пистолет, дуло которого упирается в затылок застывшего от неожиданности франтоватого картежника. Первый игрок тоже отбросил карты, его пистолет существенно крупнее, щеголь смотрит на него как завороженный и медленно опускает руки на стол.
— Арест на Бельтайне Эрика ван Хоффа. Мэри Гамильтон, вычислившей его и настоявшей на своем праве участвовать в задержании, шестнадцать лет. Вот ей-ей, не знаю — то ли показать эту красоту деду- адмиралу, то ли поберечь его нервы.
— Лучше поберегите, — решительно сказал Георгий Михайлович. — Сколько, шестнадцать? Черт побери… А кто этот второй господин с пистолетом?
— Келли О’Брайен, ее напарник и друг. Погиб при орбитальной бомбардировке Бельтайна.
— Понятно. Жаль. У таких людей, как майор Гамильтон, друзей — настоящих друзей — бывает, как правило, не слишком много. М-да… Так что же граф Сазонов?
— Граф просит ваше величество об официальном признании его внучки, — Цинцадзе вынул из папки лист с прошением и положил его перед императором.
— Это следует понимать так, что семья отца девушку уже признала?
— Да, государь. В сущности, внесение ее в Книгу Родов — закономерный следующий шаг.
— Верно. Даже если оставить в стороне тот неоспоримый факт, что эта весьма примечательная личность, — хозяин кабинета постучал указательным пальцем по терминалу, — может очень пригодиться Империи.
— Именно об этом я и думал, когда собирался пригласить майора Гамильтон на Кремль, еще ничего не зная о ее действительном происхождении, — подтвердил Ираклий Давидович.
— И вы, как всегда, оказались на высоте. Однако существуют некоторые нюансы… — увидев, как напрягся князь, Георгий Михайлович рассмеялся: — Нет-нет, прошение графа мы, конечно, удовлетворим. Но если говорить о закономерных следующих шагах… Официально признанная дочь полковника Сазонова дворянка, разумеется.
— Так далеко я не заглядывал, ваше величество, — почтительно проговорил Цинцадзе, — но вы правы.
— Далее. Как быть с титулом? Если мне не изменяет память, Александр Сазонов родился до того, как его отец стал графом, и свой титул получил за заслуги перед Отечеством так же, как и отец. Но Мария Сазонова, как ни крути, дочь графа и внучка графа. Третье поколение. Намерена ли она подать прошение о принятии российского подданства?
— Не знаю. Она прибыла на Кремль только третьего дня, мы не успели обсудить с ней этот вопрос.
— Обязательно обсудите. Хотя, как по мне, у этой молодой особы прав на графский титул поболее, чем у доброй дюжины ошивающихся при дворе природных графинь, вместе взятых. Я подумаю над этим. В любом случае, передайте графу Николаю мои поздравления с прибавлением в семействе и скажите, что я рассчитываю на представление мне Марии Александровны Сазоновой на ближайшем большом приеме в будущую среду. Перо, Константин, — великий князь быстро подал требуемое, и внизу листа появилась резолюция: «Удовлетворить. Георгий». — Не смею более вас задерживать, князь. По делу о покушении на Кирилла Сумского жду вашего доклада завтра в это же время.
Дождавшись ухода Цинцадзе, император откинулся на спинку кресла — до этого он сидел очень прямо — и, слегка склонив голову набок, с любопытством посмотрел на старшего сына.
— И что ты обо всем этом думаешь?
— О покушении или о внучке графа Сазонова? — Константин принес от стены стул с узкой спинкой и уселся на него верхом.
— Сперва о покушении.
— А одно от другого неотделимо. Я согласен с точкой зрения майора Гамильтон: целью была не смерть как таковая, а смертельный страх. У мальчика были шансы, хоть и небольшие, продержаться в седле до того, как кобыла вымотается. Это тебе не мой чалый, которого хоть весь день гоняй. Так что убийство вполне могло и не состояться. А вот напуган он так, что смотреть больно. И я даже не хочу представлять себе, как напуган его отец. Тут надо крепко подумать: с одной стороны, граф Федор ни в чем не виноват, с другой же — трясущийся за семью человек не сможет эффективно действовать на Орлане.
Георгий Михайлович поднялся с места, прошелся по кабинету и остановился у окна с низким подоконником. На другой стороне лужайки в густой тени сидела в плетеном кресле его молодая жена с Глебом на руках. На солнце носились друг за другом, за мячом и за тремя собаками Иван и Михаил. Желание немедленно приставить к жене и младшим сыновьям дополнительную охрану было таким острым, что император до хруста стиснул зубы. Вольно ж Константину рассуждать, пока своих нету… Но с другой стороны, мальчик прав. Совершенно прав — с государственной точки зрения. Да, задача. Кого бы отправить на Орлан? И куда перевести Федора Сумского (якобы с повышением) так, чтобы и не обидно, и безопасно? В который раз Георгий Михайлович подумал, что герои детских сказок явно не блещут умом. Ведь все, все рвутся царствовать… хоть бы один задумался, какая это адова работа…
— А что ты думаешь о девушке? — вернув на лицо невозмутимое выражение, император отвернулся
