пластинок, заострил один край у каждой и начал дробить их на мелкие деревянные гвозди. Он шутливо балагурил с мальчиком, задавая ему вопросы, и узнал, что Федько, не боясь заблудиться, бегает летом в лес за грибами и ягодами, что дедушка с мамой уехали, а он уже полгода живет с бабкой, которая зовется Петровной.
Старуха внесла в хату вязанку соломы.
— Ходят, ходят… как волки рыскают, — сердито ворчала она, сбрасывая солому у печи.
— Вы что, мамаша? — поднял голову Тарас.
— Ничего, не к тебе это… — сердито ответила Петровна. — К Оляне, соседке нашей, два полицая зашли. Так и жди — сюда нагрянут, аспиды.
— Часто заходят к вам? — равнодушно спросил хлопец и со вкусным причмокиванием вогнал первый гвоздь в подошву одетого на “лапку” сапога.
— Полицаи? Не забывают, чтоб их гром побил, а дождь высушил. Раньше бывало день у день в хату лезли. “Ты, старая большевичка! Давай самогон, а то повесим”. “Где сало старик закопал? Где мед?” Десять ульев забрали, одежа какая теплая была — унесли.
— Чего это они вас не взлюбили?
— Старик-то мой эвакуировался, на восток колхозный скот погнал, — сказала Петровна. — И невестка с детьми, и дочка с ним уехали. Этот внучек Федько больной был, остался. Ну, и сыновья… Трое их у меня. За сыновей они больше всего.
— Дела… — качнул головой Тарас.
Он умолк и не сказал ни слова, пока не забил последний гвоздь в подошву.
Мальчик одел сапоги и прошелся по хате.
— Ну вот, теперь ты казак, а то сидишь на печке… Дудку вырезать?
— Ага! — блеснул глазами Федько.
Тарас вытащил из вороха соломы камышинку и, найдя крепкое, не потрескавшееся звено, начал вырезать дудочку.
— Вижу, ты на все руки мастер, — одобрительно сказала Петровна.
— Был бы инструмент — табуретку, и ту сделаю.
— С документами ходишь?
— Показать?
— Что ты! — махнула рукой старуха. — Не мне. Зайдут полицаи если. Скажут — зачем ночевать пустила? Им только прицепиться.
— Документ у меня железный, мамаша, — хвастливо заявил Тарас, — две печати и две подписи. И маршрут — направление указано. Не подкопаешься, все по форме.
— Они и с пропуском берут. Слыхал, в Ракитном… Проходил Ракитное?
— Вроде был…
— Так вот, в Ракитном, люди рассказывают, двух молодых хлопцев поймали. Один постарше, видит, что гибель пришла, не будь дураком, выхватил у. немца автомат и давай косить. Половину комендатуры положил. Ну, кончились патроны… И его — тоже.
— Ха! — изумленно покачал головой хлопец. — А второй?
— Второй сидит у них. Под следствием.
— Всякие случаи случаются, мамаша. А больше люди наговорят.
Окончив мастерить дудочку, Тарас приложил ее к губам и издал несколько пискливых звуков. В его глазах появились лукавые, озорные огоньки.
— Вроде ничего дудочка. А ну, Федько, подпевай.
Отбивая такт ногой, Тарас с удовольствием заиграл на дудочке. Федько, услышав знакомую мелодию, начал пританцовывать и подпевать:
Ой, ходила дивчина бережком, бережком.
Загоняла селезня батожком, батожком.
Ходи, ходи, селезень, додому, додому.
Продам тебя дедушке старому, старому.
Точно повеселело в хате от этой шутливой песенки, от веселых лукавых глаз Тараса, от счастливых улыбок старой женщины и ее внука.
— На, Федько, — отдал Тарас дудочку мальчику. — Помни Тараса-дударика.
Петровна поставила на стол миску с картофелем, сваренным в кожуре.
— Садись поешь, хлопче. Мы уже вечеряли.
— Неудобно, мамаша, — сказал Тарас, смущенно поглядывая на миску. — У вас самих, может…
— Садись, садись, чего там. Дают — бери…
— А бьют — беги. Это верно! — потирая руки, хлопец уселся за стол. — Ну, разве только, чтоб хозяйка не обижалась…
Петровна присела рядом, подперла голову руками и загорюнилась.
— Ведь как было, — сказала она мечтательно. — Наступит вечер, соберутся все за столом… Электрику зажжешь — в хате ясно, как днем, музыка, радио играет. Тут тебе и разговоры, беседы… — Старуха смахнула горестную слезу с морщинистой щеки. — Все разбили, разрушили, сукины сыны. Холеры на их голову жду не дождуся.
— Бабуня, я на улицу пойду, — заявил вдруг Федько.
— Куда ты, на ночь глядя?
— Я только возле хаты постою, — слезливо затянул мальчик. — На порожке. Хоть снег рукой потрогаю.
— Полицай увидит и застрелит, — пугала внука бабка.
— Не увидит. Я присяду…
— Ну, иди, — разрешила Петровна. — Только на порожке стой, дальше не ходи!
Обрадовавшийся мальчик надел шапку, бабушкин кожу, шок и поспешно выскочил в сенцы. Старуха посмотрела ему вслед.
— Горе мое. Сынок среднего, Васи. Вот растет сиротой…
— А где отец? — спросил Тарас, с аппетитом поглощая очищенный присоленный картофель.
— Где, там, где все хорошие люди… — косо взглянула на хлопца старуха. Она о чем-то задумалась, но, не утерпев, достала из-за пазухи несколько фотографий. — Это мой старшенький.
— Ого! Шпала, — удивился Тарас, взглянув на одну из фотографий.
— Батальонный политрук, или как там? О. этот сильную голову к наукам имел. Читал, “то ни попадет. Первый в селе в комсомол вступил. А Василий — бригадир трактористов. Этот танкист теперь. Ну и младший, Гриша, в артиллерии… Забыла… Который пушку наводит.
— Бравые какие, — сказал Тарас, рассматривая фотографии. — Один к одному…
Петровна была польщена. Видно, долго она хранила фотографии сыновей у себя на груди, и многое накопилось в ее материнском сердце.
— Младший, Гришенька, карточку прислал, пишет: “Не пугайся, мама, что враг много земли занял Быстро он к нам идет, а еще быстрее назад бевкать будет”, — старуха всхлипнула и заплакала. — “Ждите, пишет, нас с победой” Ой, сыны мои, сыны… Может, и живых уже вас нет Может, давно ворон очи ваши повыклевал.
— Вы слезы вытрите… — мягко сказал Тарас. — Да спрячьте эти карточки куда-нибудь подальше и забудьте, куда спрятали.
— Скажешь такое!
— А я вам говорю — так лучше. — настаивал хлопец. — Чтоб и глаз человеческий на них не падал.
— Выходит, я прятаться от людей со своими сыновьями должна? — обиделась Петровна. — Да матери такими гордиться надо.
— Ну вот… — безнадежно развел руками Тарас — Вам про шило, а вы про мыло. Ведь они люди военные, при форме, у одного орден и медаль Вы всем показываете, а люди бывают разные. Ну как же так, без понятия?
— Всем… Кому показала? Я ведь тебе показала.
