возбуждение, заявил, что с семнадцатилетнего возраста выполняет упражнения из «Света в оазисе», но все, чего он добился за пять лет, — это управление снами.
Пако замолк.
— Рассказывай до конца, — потребовала неумолимая внучка.
— Помнишь, я тебе как-то говорил, почему я перестал в свое время навещать Омара? Конечно, я ему был страшно благодарен за то, что с его помощью узнал о своем даре. Но ведь и я ему когда-то спас жизнь. В каком-то смысле мы были квиты. Я не хотел продолжать этих встреч только из чувства признательности. Они стали мне в тягость, потому что Омар постоянно выпытывал у меня, что я чувствую, когда меняю реальность. А я понимал, что ему никогда не стать орбинавтом, потому что с этим надо родиться. И объяснить ему, что я чувствую, тоже не мог. Ты же сама знаешь, что это невозможно.
— И по той же причине ты не захотел говорить с Алонсо? — спросила Бланка.
— Да.
— И поменял явь?
— Поменял на другой виток, в котором я ему просто сказал, что ничего не знаю про своего «предка».
— И теперь ты уже не мог спросить про рукопись? — напирала внучка. — Так, что ли?
— Не совсем. — Пако с удовольствием согласился бы с этой версией, но понимал, что Бланка в нее не поверит. — Про рукопись просто забыл. Я тогда не придавал ей особого значения.
— Так я и думала, — угрюмо проговорила Бланка и до самой Саламанки не проронила больше ни единого слова.
В городе они стали обходить книжные магазины, в результате чего им удалось только выяснить, что когда-то в городе действительно работала лавка, принадлежавшая мориску из Гранады. Но он исчез в неизвестном направлении десять лет назад, а теперь лавка принадлежала герцогу Альбе де Тормесу.
О том, что на момент бегства Алонсо из Кастилии одна копия рукописи (точнее говоря, ее оригинал) осталась в его опустевшем доме, другая находилась у Консуэло Онесты в Саламанке, а третья — у матери Алонсо в Кордове, дед и внучка ничего не знали. Даже о самом существовании Консуэло, так же как и кордовских Гарделей, им стало известно лишь сейчас, из повести, найденной Билли Ковальски во Флоренции в 1945 году.
— Мне пора идти в студию. — Бланка выключила музыку. — Давай поужинаем в одном симпатичном ресторанчике и продолжим наше обсуждение.
Переодевшись, она вышла из своей комнаты. Уже у выхода, натягивая куртку с капюшоном, Бланка сказала:
— Мы оба всегда считали, что упражнения со сновидениями, которые предлагает «Свет в оазисе», не могут развить дар орбинавта в человеке, если он с ним не родился. Что рукопись нужна лишь для того, чтобы пробудить дар у тех, кто им обладает, но об этом не подозревает.
Пако, подавая ей дорожную сумку с одеждой для танцев, кивнул.
— Возможно, мы ошибались, — продолжала Бланка. — В повести говорится, что Алонсо, меняя содержание своих снов, чувствовал такую же пульсацию в затылке. Поэтому, вероятно, между управлением снами и воздействием на явь все-таки есть довольно тесная связь. Значит, мы не должны полностью сбрасывать со счетов и вероятность того, что кто-нибудь из тех, что практиковали эти упражнения — Алонсо, Сеферина, Консуэло, — тоже стал орбинавтом. Тогда они могли дожить и до наших дней.
Последние слова она произнесла по дороге к лифту, оставив деда обдумывать их.
«Симпатичный ресторанчик», в котором они встретились вечером, был расположен в живописном квартале Монреаля, недалеко от базилики Марии Царицы мира.
— Паэльи у них нет, — пришел к выводу Пако, изучив меню.
— Это не испанская кухня, Панчо, — заметила внучка. — Но, если тебе так сильно хочется паэльи, мы можем сами приготовить ее дома. Давай завтра купим все необходимые продукты и сделаем это. Все равно ни в одном ресторане ее не приготовят так, как это делала бабка Зенобия.
— Ты думала о том, кто мог быть автором повести? — спросил Пако, когда официант, получив заказ, отошел от их столика.
— Он знает очень много подробностей, как из жизни моего отца, так и из истории Алонсо и моей бабушки. — Бланка поправила упавшую на лоб рыжую прядь. — Либо он был знаком со всеми, либо это один из них.
— Если верно второе, это означает, что Мануэль, вернувшись в Европу, сумел отыскать Росарио или Алонсо. Или их обоих, — заметил Пако.
— Какие вообще можно выстроить версии? — Бланка в задумчивости теребила салфетку. — Один вариант таков: Мануэль, вернувшись с Пуэрто-Рико, нашел Росарио и Алонсо, и кто-то из них впоследствии написал эту повесть. Скорее всего, это было в Италии, куда Росарио и Алонсо бежали четырнадцатью годами ранее.
— Вариант второй, — продолжил дед. — Он нашел только Росарио. Алонсо с ней не было. Либо он так и не добрался до Генуи, либо добрался, но к моменту появления Мануэля умер или какие-то обстоятельства разлучили его с Росарио. Однако она знала его историю очень подробно, потому что Алонсо успел ей все это рассказать. После встречи матери и сына один из них написал повесть. Скорее Росарио, у которой всегда была склонность к литературе.
— Вариант третий, — сказала Бланка. — Отец не нашел бабушку и вернулся на Пуэрто-Рико. Там с ним познакомился автор повести, который был знаком также с Алонсо.
— Точнее сказать, — поправил Пако, — был знаком с историей Алонсо. Может быть, со слов Росарио.
— Или со слов Консуэло, которая тоже немало знала об Алонсо, — вставила Бланка.
Они замолчали, размышляя. Официант принес бутылку вина и наполнил два бокала.
Пако поднял свой.
— За встречу орбинавтов, — сказал он.
— За выход из одиночества, — откликнулась Бланка, беря бокал.
Ресторанчик постепенно наполнялся людьми. В глубине зала пианист играл на рояле.
— Отец не знал этого слова, «орбинавты», — рассуждала вслух Бланка. — По крайней мере, до возвращения в Европу. Ведь в свое время Алонсо ничего ему не рассказывал о рукописи «Свет в оазисе». Не знал он и других выражений, которыми пользовались Алонсо и бабушка и которыми пользуемся мы, потому что все они взяты из рукописи. «Глубина ствола», «древо исходов», «точка ветвления». Ему пришлось придумывать собственные. Не помнишь, как он называл глубину ствола?
— Кажется, «давность». Но вот что интересно! — воскликнул вдруг Пако. — И он, и Росарио независимо друг от друга пришли к сочетанию «ткань бытия», которого в рукописи не было!
— Росарио и Алонсо, — задумчиво проговорила Бланка. — Добрался ли он до Генуи? Нашли ли они друг друга?
— Мне кажется, путешествие через Францию было не таким уж опасным. Войны между Францией и Испанией начались позже, уже при Карле Пятом. Хотя нет, конфликт имел место и в тот период, когда Фердинанд Арагонский был регентом Кастилии. Но это все равно случилось уже после девяносто четвертого года.
— Мне кажется, что для бабушки было бы лучше, если бы с момента бегства из Кастилии она больше не видела Алонсо, — сказала вдруг Бланка с горечью. — Лучше бы ей было не видеть, как он состарится и умрет у нее на руках!
Пако не ответил. Он лишь кивнул и отвел глаза. Каждому из них было что вспомнить.
Бланка де Фуэнтес выходила замуж всего раз. У нее было двое детей. Старший, Пальмиро, умер в раннем возрасте от чахотки. Младшая дожила до преклонных лет. Скромная, застенчивая, музыкально одаренная Раймунда, не наделенная, однако, другим даром, который стал бы для нее источником вечной юности. Когда Раймунде было двадцать, Бланка велела ей перестать называть ее мамой и обращаться к ней по имени, чтобы не привлекать постороннего внимания. Раймунда знала тайну матери. Знала, что Бланка умеет менять реальность, но не умеет стареть.
Долгое время они не виделись: Раймунда с мужем, солдатом из Мурсии, жила в Новом Свете. О том, что у нее в Испании есть мать, ни муж, ни дети не знали. Раймунда не смогла бы объяснить им, почему
