шести часов, хотя все еще не мог понять, о чем буду говорить с Вольфом.
Вольф действовал с потрясающей скоростью. За четыре дня, прошедшие после того, как Дольман передал ему наше послание, он приказал освободить и доставить в Швейцарию пленников, организовал собственную поездку и поездку своей команды, подготовил документы, а также объяснения своего отсутствия. Сколько народу было в курсе? Начальство двух разных тюрем, шоферы, курьеры, пограничная стража СС. Как же он это сделал? Он что, считал себя неуязвимым? Неужели его власть была столь велика, что ему было нечего бояться? Может быть, он был безрассудным храбрецом? Тогда как он смог выжить и достичь столь высоких званий в СС? Или же Гиммлер все знал – было получено его согласие – и потому не нужно было ничего прятать? Это лишь немногие из вопросов, которые крутились в моей голове, пока на исходе того дня я ехал на автомобиле в Цюрих.
Я встретился с Гаверницем в квартире, которую мы арендовали в Цюрихе и использовали только для встреч самого рискованного свойства. Она располагалась на первом этаже довольно унылого здания в конце Генферштрассе, выходя окнами на залив Цюрихского озера. С улицы входить в переднюю было нужно через тяжелые ворота, которые открывались старинным, массивным ключом длиной около четырех дюймов. Вторые ворота вели из передней в вестибюль, и нужен был еще один ключ, чтобы открыть дверь в квартиру. Вайбель, уже находившийся в Цюрихе, позвонил и сообщил нам, что германскую команду и барона Парильи приняли в своей квартире в Цюрихе Гусман с женой и что Гусман хотел бы приехать и рассказать нам, как идут дела. Вайбель сообщил также, что он устроил обоих итальянцев, Парри и Усмиани, пациентами в отличную клинику в элегантном районе Цюриха. Это было самое безопасное для них место.
Вскоре после этого прибыл профессор. Я встретился с ним впервые. Это был очень приличный, почти чопорный, невысокий, коренастый человек с густой седой шевелюрой. И как и Вайбель, курильщик сигар. На этот раз он не произносил своих знаменитых речей. Он предложил мне, из соображений безопасности, позвонить Вольфу в его квартиру. Я отклонил это предложение и сказал, что, если Вольф хотел видеть меня, он должен приехать ко мне на Генферштрассе, и приехать один. То есть профессор Гусман привез бы его, представил, а затем оставил нас одних.
Я решил, что стоит ввязаться в эту игру и повидаться с Вольфом, при этом полностью сознавая, насколько игра рискованна. Если Вольф попытается надуть меня, последствия могут быть неприятными. Он ничего от меня не узнает, но может заработать политический капитал на том факте, что я скомпрометировал себя беседой с ним. Я видел перед собой заголовки: «ПОСЛАННИК ПРЕЗИДЕНТА РУЗВЕЛЬТА ПРИНИМАЕТ ВЫСОКОПОСТАВЛЕННОГО ОФИЦЕРА СС». Но у меня, по крайней мере, было алиби – через Вольфа я уже обеспечил освобождение двух итальянских заключенных, которые были нужны союзникам.
Такие мысли побудили меня сказать Гусману, что Вольфу следует подождать. По зрелом размышлении я решил, что вначале мне следует увидеться с Парри и Усмиани. Я хотел убедиться, что мы получили именно их, что им не причинили вреда и не втянули в какую-либо сделку. Гусман вначале стал возражать, но уступил, когда я объяснил ему свои резоны. Мы позвоним на его квартиру, когда будем готовы.
Я сказал ему, что ожидаю от Вольфа только предложения путей и средств для осуществления безусловной капитуляции германских армий в Италии. И ничего другого. И хотел бы, чтобы он это понял прежде, чем придет ко мне. Гусман сказал, что, по его мнению, для Вольфа это было полностью очевидно. Во время длительной поездки в поезде и потом, у себя дома, он часами беседовал с Вольфом и считал, что тот осознает безнадежность военного положения немцев, твердость англо-американо-советской позиции и, как думал Гусман, действует целиком по собственной инициативе.
Затем Гусман рассказал нам о почти гибельном инциденте, случившемся во время железнодорожной поездки. Как назло, именно в тот день лавина блокировала железную дорогу возле перевала Сен– Готард. Команда Вольфа вынуждена была покинуть свои запертые и занавешенные купе, сойти с поезда, пройти вместе с другими пассажирами вдоль путей и сесть в другой поезд, предоставленный Швейцарскими федеральными железными дорогами для потерпевших бедствие. В толпе было несколько итальянцев, которых Вольф знал. Старательно пряча лицо и делая вид, что застревает в снегу, он сумел пропустить их вперед, оставшись незамеченным. Если бы Вольфа узнали, новость о том, что он в Швейцарии, наверняка стала бы широко известной, а появившись в прессе, произвела бы сенсацию. Высшие генералы СС не катались по Швейцарии, а при данном положении дел было ясно, что Вольф просто обязан находиться на своем посту в Италии. Как минимум, нам пришлось бы все начинать сначала, а Вольф был бы провален как потенциальный переговорщик.
Перед самым уходом Гусман вручил мне какие– то бумаги. По его словам, Вольф хотел, чтобы я их посмотрел. Это были удивительные документы, написанные на немецком, к которым была приложена официальная карточка Вольфа. Было ясно, что это рекомендации человеку, с которым я собирался встретиться, и что подготовлены они именно для данного случая. Они чем-то напоминали бумаги, которые подают в какую-нибудь компанию, нанимаясь на работу. В них содержались рекомендации Вольфу и описание его карьеры. Вот как выглядела (в переводе) первая страница.
Карл Вольф
Обергруппенфюрер СС и генерал войск СС, высочайший руководитель СС и полиции и полномочный представитель германских вооруженных сил в Италии. Командующий тыловой военной зоной и военной администрацией. Информацию о вышеупомянутой персоне можно получить у: 1) бывшего заместителя фюрера Рудольфа Гесса, в настоящее время – в Канаде; 2) действующего папы: визит в мае 1944 г., освобождение профессора Васелла по просьбе папы, который готов ходатайствовать, если понадобится, в любое время; 3) отца Панкратиуса Пфайфера из ордена Спасения в Риме…
Далее следовали имена еще семи-восьми церковников и итальянских аристократов, с подробным описанием того, чем им помог Вольф, в большинстве случаев освобождавший кого-нибудь из тюрем. На следующей странице были заявления другого сорта. Здесь Вольф делал упор на то, что по его приказу несколько сотен наиболее ценных картин из флорентийской галереи Уффици были перемещены в безопасное место в Северной Италии, когда Флоренцию начали бомбить. Вместе с ними были укрыты различные скульптуры и знаменитая коллекция монет короля Италии, которая, как было сказано, стоила многие миллионы долларов. Вольф заявлял также, что вместе с Кессельрингом он сделал все, чтобы спасти Рим от немецких бомбардировок, в 1944 г. уладил без кровопролития всеобщую стачку в Турине, Милане и Генуе, в которой участвовали около 300 тысяч рабочих, в ноябре 1944 г. вел переговоры с партизанами, в результате которых была объявлена амнистия и население Северной Италии могло больше не бояться призыва в армию Муссолини или в немецкие рабочие команды. В подтверждение этих заявлений были помещены приложения. Одним из них было личное письмо Вольфу от кардинала Венецианского с благодарностью за освобождение из тюрьмы монахини еврейского происхождения. Коротко говоря, генерал Вольф желал показать нам, каким он был хорошим парнем и кто мог бы поручиться за него, в случае если бы мы плохо о нем подумали.
Затем мы с Гаверницем поехали в клинику, куда Вайбель поместил Парри и Усмиани. Медсестра провела нас длинным коридором к палате, где находились два «пациента». Никогда не забуду эту сцену. Парри, который через несколько месяцев станет премьер-министром освобожденной Италии, был столь взволнован, что расплакался и бросился меня обнимать. Он понятия не имел, как и почему был вызволен из Вероны и переправлен на швейцарскую границу эсэсовцами, которые до того момента были его тюремщиками и следователями.
Когда его забрали из тюрьмы, он, вполне естественно, предположил, что его расстреляют или, возможно, депортируют в Германию, где его ждет медленная смерть.
Он сразу же задал мне типичный для себя вопрос: «Какого сорта сделку вы заключили с немцами, чтобы меня вытащить? Да будет вам известно, что для меня неприемлемы какие-либо ограничения свободы моих действий. Я хочу немедленно вернуться в Италию и продолжать бороться с немцами и фашистами».
Я заверил его, что никаких сделок не было, и добавил: «Парри, друг мой, вы вольны вернуться в Италию в любой момент. Но поверьте моему слову, что ваше немедленное возвращение повредит делу, которое вы представляете. Оно даже воспрепятствует действиям, которые могут помочь окончить войну и спасти вашу страну от опустошения». Затем я попросил его набраться терпения по крайней мере на одну-две недели и пообещал, что он вернется в Италию раньше дня освобождения.
Я, естественно, опасался, что Парри вернется в Италию и будет вновь схвачен немцами или фашистами. В этом случае трудно было бы объяснить его побег. Тогда как его исчезновение из веронской тюрьмы может
