Приказы не допускать посторонних были столь строгими, что даже нашей команде не сразу удалось туда войти. Военный полицейский настаивал, что в соответствии с инструкциями генерала Эйри сюда никто не может быть допущен. «Так я и есть генерал Эйри», – требовал генерал. Поначалу это не произвело на охранников никакого впечатления. Они ответили, что сказать так может всякий. Понадобилось несколько телефонных звонков, прежде чем генерал Эйри смог наконец пройти в лагерь, организованный по его специальным указаниям.
Лагерь состоял из многочисленных сборных домов из гофрированного железа и бунгало. Немцам отвели небольшое бунгало, в другом поселился я. Были и другие, временные строения, побольше. В одном был молельный зал и привлекательно обставленная гостиная. В другом была комната для совещаний, где должны были происходить переговоры.
Первые неформальные переговоры между генералами Лемницером и Эйри и германскими эмиссарами прошли хорошо, за традиционным британским дневным чаем. Эйри пытался объяснить немцам, что они находятся здесь для подписания безоговорочной капитуляции, а не для обсуждения какого-то рода соглашений. Затем мы оставили немцев на холме, а сами уехали на виллу генерала Эйри. Когда мы прибыли, я спросил, установлены ли в его комнате микрофоны, и он заверил меня, что их нет. Я продолжил: «Я хочу быть в этом полностью уверен, поскольку вы вряд ли захотите, чтобы то, что я намерен вам сказать, было записано». Затем я рассказал ему, как нарушил инструкции Совместного комитета начальников штабов, освободил Вольфа и переправил его через Швейцарию и Австрию в Больцано. Я почувствовал облегчение, но не удивление, когда он сказал: «Об этом не волнуйтесь».
Первая официальная встреча состоялась в шесть часов вечера. Помимо генералов Лемницера и Эйри присутствовало несколько союзнических офицеров самого высокого ранга со Средиземноморского театра боевых действий, но на этой первой встрече не было русских представителей. Офицеры союзников сидели по одну сторону длинного стола, занимавшего почти весь зал заседаний, а два немца – по другую.
Председательствовавший генерал-лейтенант У.Д. Морган, начальник штаба фельдмаршала Александера, представил довольно объемистый документ, содержащий условия капитуляции, и попросил меня перевести его немцам. Он сообщил эмиссарам, что еще одна, более важная встреча будет проведена в 9 часов того же вечера, когда у них будет возможность задать вопросы и попросить разъяснения. Таким образом, у них будет три часа на изучение документа. Генерал Морган также информировал немцев, что на девятичасовой встрече будут присутствовать один или несколько русских представителей.
Сразу же по окончании первой встречи германские эмиссары отправились на свою квартиру и принялись изучать документы. До сих пор у них еще были определенные иллюзии относительно смысла слова «безоговорочная». Полномочия, которые Витингоф передал Швайницу, были сформулированы в более обтекаемых выражениях. Хотя он имел право подписывать документы от имени Витингофа, эти полномочия были завуалированы добавлением двусмысленной фразы «в рамках данных мной инструкций». Устные инструкции, данные Витингофом Швайницу, относились, в частности, к желанию германского командующего избежать интернирования его армий в союзнические лагеря для военнопленных. Он желал добиться от военного руководства союзников соглашения, по которому армии, находившиеся под его командованием, были бы демобилизованы в Северной Италии, и личный состав был бы в кратчайшие сроки отпущен в Германию. Еще одной уступкой, которой следовало добиваться эмиссарам, было разрешение офицерам сохранить личное оружие.
Теперь, после первой встречи, было не похоже, что союзники пойдут на такие уступки. Капитуляционные документы были написаны в рассудительном и требовательном стиле победителя. Это было настоящим шоком для обоих немцев.
Вторая встреча началась точно в девять вечера. На этот раз на ней присутствовали генерал-майор А.П. Кисленко[22], представлявший русский Генеральный штаб, и его переводчик, лейтенант Ураевский.
Германским эмиссарам была предоставлена возможность выставить любые возражения, и они обратились с настоятельной просьбой о демобилизации германских армий на месте без интернирования в лагеря военнопленных. Они также повторили свое требование, чтобы немецким офицерам было разрешено сохранить личное оружие – по их утверждению, это было необходимо для поддержания дисциплины в ходе исполнения капитуляции.
Условия соглашения о капитуляции предусматривали, что немцам не будет дозволено пользоваться каким-либо автомобильным транспортом после того, как они сложат оружие. Эмиссары отметили, что это невыполнимо, потому что полная сдача войск займет две-три недели, а в это время немецкие части надо снабжать продовольствием.
Еще одним поводом для споров стали суда в портах. Швайниц отметил, что эти корабли не подконтрольны армейской группировке, а подчиняются приказам германского военно-морского флота. Поэтому он мог гарантировать только сдачу портов, но не кораблей.
Важное возражение немцев касалось портов Триест и Пола. Они объясняли, что не могут брать на себя обязательства относительно этих знаменитых портов, последний из которых когда– то был военно-морской базой Австро-Венгерской империи. Недавно Триест, Пола и вся территория к востоку от реки Изонцо были переданы в ведение генерала Лёра, германского командующего на Балканах. Он не был вовлечен в переговоры генерала Вольфа о капитуляции. Британский адмирал, присутствовавший на заседании, был явно разочарован тем, что ускользает перспектива поднять «Юнион Джек» и заполучить сдавшийся германский военный флот.
Командиры союзников выслушали соображения немцев и пошли на уступки по некоторым незначительным позициям. Они согласились на дальнейшее использование немецкого военного автотранспорта. Они допустили возможность оставить немецким офицерам личное оружие до завершения процесса капитуляции. Однако в отношении главного требования немцев о демобилизации германских войск и их скором возвращении в Германию союзники остались непреклонными.
Поэтому, когда заседание было завершено, немцы, особенно Швайниц, были недовольны. Они пригласили меня к себе, поскольку желали дополнительно обсудить условия капитуляции и, в частности, дали указания, касающиеся радиообращения, которое они намерены были направить в германский штаб в Больцано. Наши переговоры длились почти всю ночь.
Скоро стало ясно, что майор Веннер, представитель от СС, в душе уже сдался и, похоже, имел указания подписать акт о капитуляции в любой представленной форме. Однако Швайниц, выступавший от имени вермахта, считал, что не может отступать в вопросе с интернированием. Он заявил, что хочет избавить немецких солдат от длительной изоляции в союзнических лагерях для военнопленных на чужой земле. Вновь и вновь он ссылался на устные инструкции, полученные им по этому вопросу от командующего, которые не позволяли ему принять условия капитуляции в представленном виде.
В конце концов я выдвинул аргумент, который, кажется, возымел действие. «Неужели вы не осознаете, – сказал я, – что каждое наше слово может стоить жизни сотням солдат? Каждую минуту, пока мы здесь спорим, происходят новые разрушения, новые авианалеты на германские города, гибнут люди».
Здесь сопротивление Швайница стало угасать. Но он все еще настаивал на том, что его начальник, Витингоф, должен быть информирован относительно условий капитуляции и у него следует получить окончательное согласие на подписание документов. Вместе мы набросали черновик телеграммы, которую следовало направить Витингофу. Было четыре часа утра.
Я чувствовал, что удалось добиться значительного прогресса. На рассвете с черновиком телеграммы в кармане я ехал в автомобиле вдоль отражающих лунный свет водопадов Королевского парка в офис генерала Лемницера в огромном здании королевского дворца.
Генерал работал за своим столом. Он был весьма ободрен продемонстрированным проектом телеграммы и приказал немедленно его зашифровать. Так как Уолли, наш радист, еще не занял свой пост в штабе Вольфа в Больцано, послание было отослано в наш офис в Берне, откуда его должны были переправить с курьером в штаб Витингофа в Больцано. Такой затяжной метод доставки означал, что ответ можно будет получить самое раннее через два– три дня.
Нам удалось несколько часов поспать. Следующая неформальная встреча между генералами Лемницером и Эйри, немецкими эмиссарами и мной состоялась утром. Это заседание Эйри открыл заявлением, что нет времени ждать ответа Витингофа. Он настаивал на том, чтобы капитуляция была
