террористами.
СМИТ (очень громко): Ну и правильно сделают. Насрать мне на них. [74]
ДЖУЛИЯ: А представьте себе, товарищ Смит, что вся кампания террора могла быть организована самой полицией мыслей?
СМИТ (резко): Не забывайте, товарищ Миллер, что и «ЛПТ», и 'Понедельничный клуб' тоже были организованы полицией мыслей. Но это не причина, чтобы всю жизнь лизать ей задницу.
САЙМ: Давайте подходить к делу разумно. Мы должны установить контакт с пролами — хотя бы ради того, чтобы оказать на них сдерживающее влияние. Политика — не просто кабацкая болтовня, она имеет свою логику. Если мы упустим такую возможность, если мы отступим вместо того, чтобы нанести тирании смертельный удар, — тогда нам надо бросить политику и ограничить нашу программу 'Гамлетом'.
ДЖУЛИЯ рассматривает это замечание как личный выпад против нее и покидает заседание.
СМИТ искренне сожалеет об уходе Джулии, но продолжает настаивать на своем предложении. Он ставит на голосование вопрос об установлении контактов с мусульманами.
АМПЛФОРТ и САЙМ — «за», УАЙТЕРС — только при условии, что АИР предварительно отмежуется от любых террористических акций.
СМИТ объявляет, что предложение принято большинством голосов.
49. Джулия — о своем разрыве
Я порвала со Смитом и со всеми остальными. Я не отказалась от своих прежних убеждений, но отошла от активной политической деятельности. Я сидела, глотая слезы, в полупустом театре: охваченные фанатизмом студенты ходили теперь только на политические митинги и на концерты Амплфорта, да и театральный сезон закончился. Я сидела и думала, что, когда буря утихнет, буду заниматься только театром. Потому что здесь есть определенная цель. Мы будем играть Шекспира, Бена Джонсона и Шоу, потому что они останутся вечными ценностями. Правда, безупречных политических систем не бывает; но система, при которой можно беспрепятственно ставить «Гамлета» и зрителям не бросается в глаза, насколько происходящее на сцене напоминает их собственную ужасную участь, — такая система не столь уж и плоха.[75] Я уже видела те здоровые силы в партии и в полиции мыслей, которые, придя в себя от опьянения тиранией Старшего Брата, могли стать гарантами лучшей системы. Мне кажется — и я признаю это с той же юной революционной страстью, с какой когда-то противостояла тирании, — я стала умеренной! На фанатизм нельзя отвечать фанатизмом, на крайность — крайностью, потому что тогда мы останемся пленниками порочного круга. Сегодня подлинный революционер должен избегать конфликта. Смит и ему подобные просто не хотят это признать.
50. О'Брайен — о том, чем кончилось дело заложников
Я окончательно порвал со Смитом и К, когда узнал, что они собираются вступить в контакт с арабами. Я открыто сказал им: 'Ребята, это глупо. Я ничего не имею против того, чтобы вы собирались на свои заседания, высмеивали все, что для нас свято, или пели свои дурацкие песни. Кроме того, я готов забыть о сборе подписей, хотя и считаю его прямым оскорблением. Но объединяться с пролами! Это еще что такое? Не обижайтесь, но ничего подобного я поддерживать не могу. Всю ответственность вам придется взять на себя. Во взаимодействии бензина и спички я участвовать не желаю — даже в роли огнетушителя. Я читал вашу декларацию, которую этот соня-историк, покойный Парсонс, ухитрился скроить из Великой хартии вольностей, Декларации независимости и каких-то ранних большевистских листовок. Пустые фразы! 'Человек рожден свободным' — смешно!'[76]
Я был близок к тому, чтобы поставить крест и на полиции мыслей. Невероятная трусость, которую она проявила в деле заложников, разочаровала меня сверх всякой меры. Некоторые сотрудники всерьез ссылались на то, что у заложников есть семьи и дети. Ну и что? А у этих грязных арабов, может быть, нет жен и детей? Мы должны быть столь же беспощадны и к себе, сказал я, потому что стоит один раз сделать себе поблажку — и лавина придет в движение.
Я был прав. Сразу после того, как мы отпустили на свободу тех арабов, которые еще были живы, и высокопоставленный офицер полиции мыслей принес извинения по телекрану — до самой смерти не забуду этого унижения, — пролы выступили вновь — на этот раз по поводу тех, кто был убит. И на этот раз их не устроило наше покаяние. Они требовали отставки властей и наказания виновных.
В честь спасенных сотрудников полиции мыслей мы устроили большой банкет. Присутствовали члены правительства,[77] весь генеральный штаб полиции мыслей, а также посол Евразии. Настроение было приподнятое — может быть, даже слишком. Мы смеялись над пролами, которые в последнее время вбили себе в голову, что желают свободно распространять свой ислам. Под общее веселье глава полиции мыслей, сделав презрительный жест в сторону квартала пролов, заявил: 'Мы из вас мясной фарш сделаем'.
51. Смит — о встрече с Мухаммедом Стэнли
Это был рослый, крепко сложенный человек с вьющимися черными волосами. Из-под смуглого лба на меня смотрели по-детски смеющиеся глаза. Он принял меня во внутренней комнате своего всегда открытого для посетителей домика, попросив немного подождать — сейчас время его ежедневной молитвы. Повернувшись к востоку, он сделал несколько поклонов, потом обратился ко мне:
— Что привело вас сюда, мой дорогой неверующий друг?
Я сказал, что пришел от имени Ассоциации интеллигентов за реформу и хотел бы установить с ним контакт, чтобы координировать наши действия. Еще я передал ему список кандидатур, которых мы предлагаем ввести в состав рабочего стачечного комитета.
Он посмотрел на меня, слегка похлопал по плечу и сказал:
— Мухаммед не нуждается в советниках. У Мухаммеда самый лучший советник в мире, готовый служить ему день и ночь.
С этими словами он вынул из ящика стола Коран.
— Видите? В этой книге я могу найти совет в любое время, в любой ситуации. Но не думайте, мой дорогой неверующий друг, — казалось, он твердо решил называть меня только так, — что, если вам понадобится наша помощь, мы в ней откажем. Истинно верующий делится с тем, кого он считает достойным, своим последним куском хлеба и своими сокровенными мыслями. Что нового в городе?
Я рассказал ему о сборе подписей, а также о том, что Ассоциация интеллигентов за реформу уже имеет свои организации во всех районах. Это еще одна причина, сказал я, возвращаясь к подлинной цели моего посещения, по которой было бы полезно наладить сотрудничество с забастовщиками. Мы могли бы, например, информировать об их борьбе читателей «ЛПТ», поскольку «Таймс» только обманывает общественность. Мы могли бы, скажем, напечатать репортаж с фотографиями.
— Напечатать? — переспросил Мухаммед удивленно. — Зачем печатать? Народ все равно не умеет читать. Я сам почти не знаю грамоты.[78]
— А почему бы и нет? — возразил я с некоторым раздражением: мне не нравилось, что Мухаммед так низко ценит наше сотрудничество. Потом я понял, что под «народом» он подразумевает прежде всего обитателей кварталов пролов, которые действительно неграмотны. Поэтому я сказал:
— Не думайте только о себе. Жители центра умеют читать, и очень важно, что именно они читают.
— Тогда печатайте, — ответил Мухаммед без особого энтузиазма. — Важно только, чтобы вы
