понять музыку. Есть только один способ слушать музыку, сказал он ей, только один способ заставить себя прислушиваться к каждой ноте, к каждому аккорду. Вообразить, что вы сами сочинили это, и в то же время представить, что публика слышит это впервые.
— Думаете, — сказал он, — какой-нибудь сторонний слушатель испытывает хотя бы половину того волнения, какое испытывает композитор, слушая, как его симфонию в первый раз исполняет целый оркестр?
— Нет, — робко ответила она. — Конечно, нет.
— Тогда станьте композитором! Украдите его музыку! Отнимите ее и присвойте себе!
Он откинулся в кресле, и она впервые увидела его улыбающимся. Он только что придумал это новое сложное объяснение своему дирижерству, ему оно понравилось, и он улыбался.
— Ну, что вы думаете, мисс Дарлингтон?
— Признаться, это очень-очень интересно, — она была вежлива, озадачена и безумно далека от него.
— Хотите попробовать?
— О нет, что вы.
— Попробуйте.
— Боюсь, у меня не будет таких ощущений, как у вас, мистер Ботибол. Думаю, у меня недостаточно сильное воображение.
По его глазам она поняла, что он расстроился.
— Но я с удовольствием посижу в зале и послушаю, как вы это делаете, добавила она.
Тут мистер Ботибол вскочил с кресла.
— Понял! — закричал он. — Фортепьянный концерт! Вы играете на фортепьяно, а я дирижирую оркестром. Вы величайшая пианистка, величайшая в мире. Премьера моего Первого концерта. Вы за роялем, я дирижирую. Величайшая пианистка и величайший композитор впервые вместе. Невероятное событие! Публика сойдет с ума! Всю ночь на улице будет стоять очередь. Будет радиотрансляция на весь мир. Будет…
Мистер Ботибол осекся. Стоя за креслом, положив обе руки на спинку, он вдруг смутился и оробел.
— Прошу прощения, — сказал он. — Я перевозбудился. Вот видите, что получается. Одна мысль о концерте приводит меня в трепет. — И упавшим голосом добавил: — Мисс Дарлингтон, вы сыграете со мной фортепьянный концерт?
— Как дети, — сказала она, но улыбнулась.
— Никто не узнает. Никто, кроме нас, не будет знать.
— Хорошо, — сказала она, наконец, — я сделаю это. Пусть я сошла с ума, но я сделаю это. Это будет маленькая музыкальная шутка.
— Отлично! — вскричал мистер Ботибол, — Когда? Сегодня?
— О нет.
— Сегодня, — сказал он заклинающе. — Пожалуйста. Сегодня. Возвращайтесь и поужинайте со мной, а потом мы дадим концерт.
Мистер Ботибол был снова возбужден.
— Нам нужно договориться о программе. Какой ваш любимый концерт, мисс Дарлингтон?
— Ну, наверное, „Император“ Бетховена.
— Значит, будет „Император“. Вы будете играть его сегодня вечером. Приходите на ужин в семь. В вечернем платье. Для концерта на вас должно быть вечернее платье.
— У меня есть бальное платье, но я уже несколько лет не надевала его.
— Наденьте его сегодня вечером. — Он молча посмотрел на нее, затем мягко спросил:
— Вы не волнуетесь, мисс Дарлингтон? Не надо. Боюсь, я немного увлекся. Да еще вас пытаюсь в это втянуть. Понимаю, какой глупостью это вам должно казаться.
„Так-то лучше, — подумала она. — Намного лучше. Теперь я знаю, что все в порядке“.
— Нет, — сказала она. — Я действительно с нетерпением жду этого. Но вы немного испугали меня, принимая все всерьез.
Когда она ушла, он подождал пять минут, потом пошел в магазин и купил пластинку с записью „Императора“, дирижер — Артуро Тосканини, солист — Владимир Горовиц. Он поспешил вернуться, сообщил изумленному дворецкому, что к ужину будет гость, затем поднялся наверх и переоделся во фрак.
В семь она пришла. На ней было длинное платье без рукавов из какого-то переливчатого зеленого материала, и мистеру Ботиболу она уже не казалась такой полненькой и некрасивой, как раньше. Он сразу же проводил ее за стол, и под молчаливое неодобрение Мейсона, бродившего вокруг стола, ужин прошел хорошо. Она весело протестовала, когда мистер Ботибол налил ей второй бокал вина, но не отказалась. Мисс Дарлингтон болтала почти без умолку на протяжении трех блюд, а мистер Ботибол слушал, кивал и подливал ей вина, как только она наполовину опустошала бокал.
После ужина, когда они уселись в гостиной, мистер Ботибол сказал:
— Теперь, мисс Дарлингтон, мы начинаем входить в наши роли.
После вина он, как обычно, был в хорошем настроении, и хотя девушка еще меньше его была привычна к вину, она тоже чувствовала себя неплохо.
— Вы, мисс Дарлингтон, великая пианистка. Как ваше имя, мисс Дарлингтон?
— Люсиль, — ответила она.
— Великая пианистка Люсиль Дарлингтон. Я композитор Ботибол. Мы должны говорить, поступать и думать так, будто мы пианистка и композитор.
— А как ваше имя, мистер Ботибол? Что означает „А“?
— Ангел, — ответил он.
— Вы шутите.
— Да нет же, — ответил он раздраженно.
— Ангел Ботибол, — прошептала она, хихикнув, но взяла себя в руки и сказала: — Думаю, это самое необычное и изысканное имя.
— Вы готовы, мисс Дарлингтон?
— Да.
Мистер Ботибол встал и начал нервно мерить шагами комнату. Он взглянул на часы.
— Скоро начинать, — произнес он. — Сказали, что зал полон. Ни одного свободного места. Я всегда нервничаю перед концертом. А вы, мисс Дарлингтон?
— О да. Особенно, когда играю с вами.
— Думаю, им понравится. Я все вложил в этот концерт, мисс Дарлингтон. Он чуть не доконал меня. Я недели болел после него.
— Бедный, — сказала она.
— Пора, — сказал он. — Оркестранты на местах. Пойдемте.
Он провел ее по коридору, велел подождать за дверью концертного зала, а сам проскользнул внутрь, включил освещение и граммофон. Потом вернулся за ней, и, когда они поднимались на сцену, раздались аплодисменты. Они оба стояли и кланялись темному залу, аплодисменты были громкими и продолжительными. Затем мистер Ботибол поднялся к дирижерскому пульту, а мисс Дарлингтон заняла место за фортепьяно. Аплодисменты стихли. Мистер Ботибол поднял свою палочку. Началась следующая запись: концерт „Император“.
Это было удивительное зрелище. Худой, бесплечий, стеблевидный мистер Ботибол стоял на возвышении во фраке, размахивая руками более или менее в такт музыке; а пухленькая мисс Дарлингтон в переливчатом зеленом платье сидела за огромным роялем и била по беззвучным клавишам. Она узнавала места, где фортепьяно должно было молчать, и в этих паузах аккуратно складывала руки на коленях и смотрела перед собой с мечтательно-завороженным выражением лица.
Следя за ней, мистер Ботибол признал, что она была особенно великолепна в медленных соло второй части. Она позволяла рукам плавно, мягко перетекать по клавиатуре, склоняла голову сначала на один бок, потом на другой, а один раз долго играла с закрытыми глазами. В волнующей последней части мистер Ботибол потерял равновесие и чуть не свалился со сцены, но вовремя ухватился за медный поручень.
