— Нет, — ответил Йельм.
— Хорошо, — сказал Хультин.
— В гольф-клубе я не обнаружил никакой прямой связи между убитыми, разве что оба были хорошими игроками. Я временно изъял так называемую гостевую книгу, в которой игроки записывают свои имена, прежде чем выйти на поле. Имена убитых там присутствуют. Третьим общим увлечением обоих господ было членство в маленьком ордене, носящем название Орден Мимира и практикующем, по всей видимости, нечто вроде друидских ритуалов. Как всем известно, эти обряды считаются сверхсекретными.
Хультин поднял бровь.
— Я спустился под своды их подвала в Старом городе, но, разумеется, не был допущен к святыням. Хранитель ордена Давид Клёфвенхьельм благожелательно просветил меня касательно девиза ордена «повиновение высочайшим», а также о том, что внутри ордена возник меньший орден, носящий название ордена Скидбладнира, в честь корабля Фрейи, достаточно большого, чтобы взять на борт всех богов, и в то же время такого маленького, что он мог складываться и помещаться в мешок.
— А что это за Мимир? — спросил Чавес.
— Разве ты не знаком с древнескандинавской мифологией? — удивился Йельм.
— Как ты, надеюсь, понимаешь, мне ближе мифология древних инков.
— Мимир был хранителем источника мудрости под мировым древом Иггдрасиль. Именно из этого источника пил Один, чтобы стать мудрейшим из всех богов.
— Достаточно, — перебил его Хультин.
— Двенадцать братьев, вступивших в орден Мимира в шестидесятые годы, выделились в до сих пор не оформившийся орден Скидбладнира. Насколько я понимаю, не все в ордене Мимира согласились с этим разделением, рассматривая его как уход от священных пожизненных обетов ордена. Группа, возглавлявшая процесс отделения, состояла из четырех человек, одного, так сказать, зачинщика и его соратников; эти трое были Йоханнес Норрвик, Куно Даггфельдт и Бернард Странд-Юлен.
Йельм сделал небольшую театральную паузу, чтобы полюбоваться произведенным эффектом. Он отсутствовал. Тогда Йельм продолжил:
— Профессор торгового права Йоханнес Норрвик сейчас находится в академическом турне по Японии, но главный инициатор отделения сидит сейчас в комнате 304 и вдумчиво дегустирует колумбийский кофе Хорхе. Думаю, что вы знакомы с ним, Хультин. Уволенный на пенсию судья Верховного суда Швеции Рикард Францен.
— Ага, — громко произнес Хультин, не меняя выражения лица.
— Что скажете? Будем ли мы рассматривать это обстоятельство как достаточный повод для того, чтобы провести вечер в вилле Францена в Нокебю? Все складывается так, что бывший судья сегодня вечером уедет из дома и вернется назад поздно. Один.
Хультин замер на мгновение, почесывая пальцем переносицу.
— Что вы думаете? — спросил он сидящих в комнате.
«Демократичная атака», — подумал Йельм, но вслух произнес:
— Я не вижу других следов, имевших бы такое же значение.
— Я тоже, — сказал Вигго Нурландер.
— Короче говоря, речь идет о том, поверим ли мы, будто небольшое разногласие внутри такого ордена является достаточным основанием для убийства, — сказала Черстин Хольм. — Оно кажется несколько расплывчатым.
— В обычном случае этого бы не хватило, — согласился Хультин. — Но сейчас все дело в том, принимать ли меры этим вечером. Сёдерстедт?
— Маленькое разногласие внутри ордена может быть не таким уж и маленьким, как кажется на первый взгляд. На кону стоит престиж больших людей. В Финляндии сейчас есть много примеров дрязг в разных тайных обществах. Я рекомендовал бы поехать в Нокебю.
Чавес кивнул. Гуннар Нюберг сидел молча, опустив глаза.
— Гуннар? — спросил Хультин.
— Конечно, — отозвался тот. — Просто у меня были другие планы на вечер.
— Я подумаю, можем ли мы отпустить тебя. А все остальные едут туда. Поодиночке и инкогнито. Никому ни слова. Мы не хотим, чтобы репортеры прятались у Францена в кустах малины. Позовем судью, он наверняка уже устал пить кофе.
— Позвоните по внутреннему телефону, — сказал Йельм. Хультин набрал «304» и сказал:
— Проходите, Францен. Комната 300. — Хультин подошел к полностью исписанной доске и перевернул ее.
— Последнее, что изменяет старому судье, это острый глаз, — сказал он.
Дверь открылась, и несколько располневший бывший судья Верховного суда Швеции величественно вошел в комнату. Он направился прямо к Хультину и пожал ему руку.
— Комиссар Хультин, — быстро проговорил он. — Я надеюсь, что время исцелило наши общие раны.
— Мне потребуется небольшой план дома и прилегающей территории, — только и ответил Хультин. — А также описание того, как вы намерены провести вечер. Не меняйте свои планы. Наши люди, конечно же, о них знают. Можно ли попасть в дом с заднего двора?
Францен с минуту глядел на него. Затем вытащил из кармана пиджака черную ручку, наклонился и принялся чертить на белом листе бумаги, лежавшем на столе.
— Вот дом, — сказал он, указывая пальцем. — Вход, дорожка, две прилегающие постройки. Деревья, кусты, забор, калитка. Здесь лестница, холл, коридор, гостиная. Моя жена спит на третьем этаже. Есть дверь в кухне, ведущая на маленький балкон с задней стороны дома. Вот здесь. На улице никогда не паркуются машины, учитывайте это. Я поеду к моему коллеге Эрику Блумгрену в Дьюрсхольм к 19 часам. Вы, Хультин, тоже его знаете. Я всегда беру такси туда и обратно. Мы играем в шахматы и засиживаемся заполночь, распиваем полбутылки коньяка и делимся воспоминаниями. У меня есть чувство, что сегодня ночью они проявят себя, комиссар. Это все?
— Пока да. А теперь я попрошу вас вернуться на некоторое время в ту комнату, где вы ждали. Йельм скоро подойдет и возьмет у вас показания. Спасибо за помощь.
Рикард Францен громко расхохотался, покидая «главный штаб борьбы». Все, кроме Хультина, удивленно посмотрели на него.
— Так, — бесстрастно произнес Хультин. — Мы располагаемся на задней улице на тот случай, если он уже сидит где-нибудь в засаде. Чтобы добраться оттуда до дома, придется пройти несколько открытых мест. И у нас должны быть два человека: один с Франценом в такси и другой в Дьюрсхольме на случай, если симметрия будет нарушена. Чавес и Нурландер поедут в машине. Вы можете подсесть на Дроттнингхольмсвэген.
Двое названных были разочарованы. Хультин продолжал, указывая на набросок Францена:
— Двое охраняют дом снаружи с фасада, один стоит с любой стороны на этой улице, как она называется?
— Грёнвиксвэген, — ответил Йельм.
— Грёнвиксвэген, — повторил Хультин. — Будет холодно. Сёдерстедт и Хольм с рациями в ближайших кустах.
Даже Сёдерстедт и Хольм расстроились.
— Йельм и я находимся в доме. Нам нужно будет караулить бабушку и кухонную дверь, а также окна на верхнем этаже. Как думаете, мы справимся или нужен еще и Нюберг? К сожалению, я думаю, что Нюберг нам нужен. Вы сможете переменить свои вечерние планы?
— Да-да, — грустно согласился Нюберг. — Это генеральная репетиция.
— Вы поете в хоре? — спросила Черстин Хольм.
— А как вы узнали?
— Я и сама пела. В Гётеборге. А что за хор?
— Церковный хор Нака, — ответил огромный флегматичный Гуннар Нюберг и предстал в совсем новом свете.
— Сочувствую, — сказал Хультин. — Генеральная репетиция отменяется. Ты и так сегодня в голосе.
