Малет». В Смоланде. Возможно, Йончёпинг, Вэксшё или Кальмар. Хорошо. Нет-нет, я перезвоню. Черт возьми, не знаю я, как он себя чувствует. Надеюсь, что плохо. Ну давай, пока.
— Так значит твой бывший — полицейский? — проницательно заметил Йельм.
— Минусы семейственности, — ответила она и одарила его непонятным взглядом.
Гвидо Кассола принес кассету и проиграл ее им на маленьком магнитофоне, стоявшем у него на столе. Это была их запись.
— They’re playing our song,[63] — подумал Йельм, и его замутило.
Вечером они улетали в Мальме. Черстин Хольм опять позвонила из аэропорта в свое полицейское отделение и получила адрес кабачка «Хакат и Малет». Он находился в Вэксшё.
Во время полета Йельм немного поспал. Снов он не видел. Но когда Хольм разбудила его, ему показалось, что ему снилось нечто важное.
И хотя было уже очень поздно, они все-таки предприняли попытку найти пятого и последнего покупателя записей Белого Джима.
Все сразу пошло наперекосяк. Поездка в Мальме только усложнила дело. Они направились к Роберту Грэнсскугу на улицу Баркгатан в районе Моллевонген. На двери квартиры на третьем этаже, где он вроде бы должен был жить, отсутствовала табличка с фамилией. Они позвонили во все четыре квартиры, и только в последней им открыла коротко остриженная девчонка, которая сказала, что Роберт Грэнсскуг действительно жил здесь до девяносто второго года, а затем сюда въехала она. Грэнсскуг умер в этой самой квартире не слишком приятным образом, и поэтому ей удалось снять жилье довольно дешево. «Я не боюсь привидений», — добавила она с дерзким видом и чувством превосходства.
Йельм и Хольм возвращались в центр города, обсуждая возможность найти имущество, оставшееся от покойного Грэнсскуга. Шансов было очень мало. Тем не менее они обговорили планы на следующее утро. Хольм останется в Мальме и будет пытаться найти наследников Рогера Грэнсскуга, а Йельм поедет поездом в Вэксшё. Остаток вечера они провели в милом французском ресторанчике возле площади Стурторьет, всего в нескольких кварталах от отеля «Савой», где позволили себе остановиться.
Йельм заказал лоснящийся сочный кусок мяса с жареной картошкой, приправленной шалфеем, а Хольм — горшочек такого же сочного прованского мяса с оливками и картофель с чесночным соусом. Никого из них не беспокоило, оплатит ли Государственное полицейское управление две бутылки пряного Domaine du Vieux Lazaret.
Вначале они говорили в основном о работе. О Даггфельдте, Странд-Юлене и Карлбергере. О характере Анны-Клары Хуммельстранд. О немногочисленных скорбящих родственниках. Предлагали альтернативные названия для замечательной команды, известной как «Группа А». Альянс-группа. Атакующая группа. Дети А. Закон А. Акция А. Анти-патетика. Они долго обсуждали одиночную вылазку Нурландера в Таллинн, ее мрачный финал и то, как распятый на полу герой наконец вернулся домой, заставив всех подумать о втором пришествии. Они упомянули о конфликте между Нурландером и Сёдерстедтом, об огромном Нюберге, бывшем когда-то Мистером Швеция, о пении в церковном хоре, о быстро стучащем по клавишам компьютера Чавесе и о джазе, а еще — о строгом Хультине и его весомом вкладе в коллекцию голов футбольной команды ветеранов Стокгольмской полиции. Поразмышляли они и над тем, что могло случиться с Арто Сёдерстедтом в Финляндии.
Потом они осмелились перейти на более личные темы. Черстин рассказала о своих музыкальных интересах, о том, как она жила пением, постоянно окруженная музыкой. Пауль рассказал о своих детях, избегая затрагивать болезненную тему Силлы. Рассказал о Дритеро Фракулле, о драме с заложниками, о судебном процессе, о Грундстрёме из отдела внутренних расследований, а затем вдруг сказал:
— Что ты имела в виду, когда спросила, счастлив ли я в браке? Что ты хотела сказать словами «по- настоящему счастлив»?
Она взглянула на него своими угольно-черными глазами поверх бокала вина.
— Я подумала, что ты несчастлив.
— А я всегда думал, что счастлив. Довольно счастлив.
— В тебе было что-то, что ты проецировал на работу в полицейском управлении, а я никак не могла понять, что это. Я и сейчас не могу. У тебя это проявлялось более явно, чем у других; наверное, потому оно меня и заинтересовало. Создавалось впечатление, что, вроде бы погружаясь в работу, ты все время пытаешься отыскать что-то, то есть как будто и не расследованием вовсе занимаешься. Возможно, я чувствую то же самое в себе.
— Ты так внимательно за мной наблюдала?
Она слабо улыбнулась.
— Я изучаю так внимательно всех, с кем встречаюсь. Возможно, это что-то вроде женского полицейского взгляда. Не принимай на свой счет.
— А мне хочется принять.
Черстин наклонилась вперед.
— Не забывай, что ты сейчас выбит из колеи. Бурные события. Земля уходит из-под ног. Я не хочу быть… суррогатом.
Она откинулась назад и затянулась сигаретой. Йельм опрокинул в себя остатки вина и посмотрел вверх… и вдаль. Куда-то совсем далеко.
Когда теплой майской ночью они шли к Восточному Каналу, то, не сговариваясь, взялись за руки. Они шли, шутя и смеясь.
— А ты делала это? — вырвалось у Йельма.
— Делала что?
— То, что предположила о тебе Анна-Клара Хуммельстранд, когда рассказывала о загорелом галлийском члене?
Он встретился с ней взглядом. Разочарование?
Тень сумерек скользнула по ним.
Но она спокойно ответила, не отпуская его руки:
— Если я начну мастурбировать на члены всех французских жиголо, развлекающих скучающих жен шведских богачей, то, значит, со мной дело дрянь.
Они рассмеялись и пошли вниз по Нора Валльгатан. Отель «Савой» находился за углом. В окно ресторана было видно, что там развлекается компания человек из семи. Очень хорошо одетый мужчина стоял и говорил тост. Пауль и Черстин порадовались, что не стали ужинать в ресторане отеля, спустились вниз к каналу и немного посмотрели на его грязную воду. В этом зрелище не было ничего привлекательного. Затем они вернулись в отель, взяли каждый свой ключ и поднялись на два этажа. Их номера находились как раз напротив друг друга. На минуту они задержались у своих дверей в некоторой неуверенности. Затем Черстин вставила ключ в замок и сказала:
— Все-таки лучше так.
Она послала ему воздушный поцелуй и оставила наедине с призраками.
«Эринии», — смутно вспомнилось Паулю, когда он вошел в темную комнату, пытаясь ощутить уют.
Разве может дух мертвой душевнобольной девушки преследовать так, как если бы она все еще была живой?
И к тому же он не совсем понимал, в чем может быть виноват.
Ему удалось снять с себя джинсовую куртку и брюки, а затем он повалился на кровать прямо в рубашке. Ему привиделось, как он и Силла занимаются любовью на Даларё в сумерках, а пустая бутылка катится мимо их бедер. Силла все время смотрит куда-то вдаль, ее взгляд погружен в кроваво-красный закат. Рядом с ними сидит Черстин Хольм, задрав ноги на свой письменный стол и широко расставив их. Она смотрит, как они занимаются любовью. Ее черные глаза следят за тем, как его блестящий член то проскальзывает в лоно Силлы, то выскальзывает наружу; она слегка приспустила свои широкие черные брюки. Ее рука медленно и ритмично двигается внутри трусиков. Вот Черстин встает из-за стола и подходит к причалу. Она наклоняется над ними и легко проводит рукой по их обнаженным телам. Одновременно она осторожно снимает с себя блузку, оголяя две маленькие красивые груди, так же осторожно выскальзывает
