попалось множество обращенных Запада». Уже после кончины о. Серафима в другом уголке африканского континента — Заире — выросла и окрепла православная христианская миссия. Случилось это, главным образом, трудами праведного иеромонаха Космаса (1989), а также монахов–миссионеров с Афона. Тысячи людей крестились, веруя в Иисуса Христа, исповедуя нестяжание, смирение и истину. Отец Серафим булл бы счастлив увидеть это.
Многие американские протестанты возвращаются к историческим христианским корням. «В Америке, — говорил о. Серафим, — потребность в этом очевидна: разрозненность христианских сект, разное толкование христианского учения и жизни, основанное на личной интерпретации Писания — всё указывает на необходимость возвращения к изначальному, нераздельному христианству, коим является Православие. За последние несколько лет всё больше и больше протестантов находят свой путь в Православную Церковь. Существует даже группа, известная как Евангельская Православная Церковь, прошедшая путь от «Студенческого крестового похода» (движение в духе Билли Грэма 50–х годов) до глубочайшего осознания таинств, иерархии, исторической связи с древней Церковью и всем тем, что предлагает Православная Церковь как истинное апостольское христианство».
Поиск духовных истоков, как указывал о. Серафим, является поиском
Но, пожалуй, глубочайшая и наиболее привлекательная сторона в Православии сегодня — это призыв к любви. Самое печальное в нынешнем мире то, что он стал холоден и бессердечен. В Евангелии Господь говорит нам, что основным признаком последнего времени будет то, что «любовь многих охладеет». Но ведь апостол любви, св. Иоанн Богослов благовествует, что основной отличительной чертой христиан является
В СВОЕ ВРЕМЯ о. Серафим определил два основных вида Православия. Первое — «гладенькое», или «удачливое», оно толкает человека ко всеобщему одобрению, признанию, самовозглашению, заботиться прежде всего об организованности, официальности и внешнем успехе.
И второе — это «страждущее Православие»: на него смотрят свысока, оно гонимо миром, ему чужды ценности «удачливых», оно не кичиться успехами и победами на духовном поприще. Островки «страждущего смиренного Православия» можно найти по всему миру. Отец Серафим писал: «Среди страданий и борьбы за сохранение живой веры, видя, как много больше нашего страдают люди в других частях света за свою православную веру, давайте решим в сердце своем, что наше место среди борющихся, чего бы это ни стоило».
«Страждущее Православие» горит вдохновением, оно позволяет не бояться риска. «Память о Боге, сопровождающаяся болезнованием сердца о благочестии», каждого человека сливается с болью человечества. «Будучи преисполнены евангельского учения и пытаясь жить в соответствии с ним, — говорил о. Серафим, — мы должны иметь любовь и сострадание к несчастному человечеству наших дней. Никогда еще не было оно столь несчастно, несмотря на все удобства и технические достижения. Люди страдают, умирают без Бога, а мы можем помочь им обрести Его. Любовь многих действительно охладела в эти дни, так не охладеем же мы сами! Пока Христос посылает нам Свою Благодать и согревает наши сердца, нам нельзя быть холодными.»
Когда организация Церкви поколеблется, словами свят. Игнатия (Брянчанинова),
Последнюю лекцию в своей жизни о. Серафим закончил словами современного румынского исповедника православной веры — о. Георгия Кальчу о том, что значит в действительности быть членом Православной Церкви, истинного Тела Христова: «Церковь Христова жива и свободна. В ней движемся и существуем через Христа, являющегося главою ее. В Нем мы имеем полноту свободы. В Церкви «познаете Истину, и Истина сделает вас свободными» (Ин. 8:32). Ты находишься в Церкви Христовой всякий раз, поднимая сломленного скорбью, подавая нищему, навещая больного. Ты в Церкви Христовой, когда взываешь: «Господи, помоги мне!» Ты в Церкви Христовой, когда ты добр и терпелив и отсекаешь гнев на брата своего, даже если он ранил твои чувства. Когда молишься: «Господи, прости его!» Когда честно трудишься, возвращаясь домой уставшим, но с доброй улыбкой. Когда на зло отвечаешь любовью — значит ты в Церкви Христовой. Посмотрите, мои юные друзья, как близка Церковь Христова. Сострадай тому, кто рядом. Никогда не спрашивай: «Кто он?» — но говори: «Он не чужой, он — брат мой. Он, как и я, — Церковь Христова».
«С таким зовом в наших сердцах, — заключил о. Серафим, — давайте всем сердцем прилежать Церкви Христовой, Православной Церкви. Внешнего прилежания недостаточно, что?то должно подвигнуться внутри нас, дабы сделать нас отличными от окружающего мира, даже если этот мир и называет себя «христианским», или даже «православным». Если мы действительно живем православным мировоззрением, наша вера выдержит любые испытания и будет источником вдохновения и спасения для тех, кто всё еще ищет Христа, даже среди крушения человечества, которое уже началось».
Погребальный звон
Музыка появилась в Великом Начале всего. Она — отзвук гармонии меж небесами и землей.
Жи Минь–шень.
В ГОДЫ МОНАШЕСТВА, как мы уже знаем, о. Серафим не дозволял себе простого наслаждения музыкой. Музыка для него была лишь средством, она помогала подвести человека к молитве. Он видел в ней «часть целого», призванного славить Бога.
Поскольку и о. Германа к вере привела музыка великих христианских композиторов, он не понимал «излишней аскетической осторожности» собрата, с которой тот подходил к музыкальным произведениям. Ему запомнился такой случай. Теплый летний вечер, на горизонте еще розовеет закат, они с о. Серафимом возвращаются из Сан–Франциско. Отец Герман попросил поставить запись Моцарта. Отец Серафим с неохотой исполнил его просьбу, однако слушал внимательно. Музыка кончилась. Напрасно ждал о. Герман отзывов друга, тот молчал.
- Ну, и как тебе? — прервал долгую паузу о. Герман.
- Лучше бы мне слушать эту музыку в Раю, — серьезно ответил о. Серафим.
Слова эти еще больше заставили задуматься о. Германа. «Я никогда не рассматривал музыку таким образом, — признал он позже. — Очевидно, она задела какие?то струнки в его душе, связанные с Божественным. И перед таким великолепием запредельной небесной красоты в ангельской музыке Моцарта, в высоких и благородных творениях Баха и Генделя он чувствовал себя недостойным. Для него было почти святотатством наслаждаться прекрасными звуками, будучи еще на земле».
Музыка эта, хотя и звала к небесам, была написана людьми, она давала лишь частичное представление о небесной радости, не утоляла жажды ее, а лишь разжигала. Возможно, оттого и было грустно о. Серафиму. Он понимал, что радуясь всем сердцем этой музыке, он сознательно ограничивает