себя, довольствуется малым, сладостно тоскуя о чём?то неизмеримо большем. Что ж, его отказ от наслаждения музыкой в жизни земной понятен. Теперь он приобщился ее полноты в Раю.
ОТЕЦ ГЕРМАН ЗАМЕТИЛ, что собрат исключительно строг к себе в отношении Баха. Сам о. Герман считал душеполезным читать «Страсти по Матфею» на Страстной седмице, когда в православных монастырях на службах читают все четыре Евангелия. Отец Серафим ни разу не слушал вместе с ним. «Никакой музыки», — говорил он.
Любопытно, отношение о. Серафиму к современнику Баха, Генделю, было иным. Он слушал его со светлой улыбкой. Может, ему были созвучны плавные, выверенные звуки, в них ощущались благородство и высокая культура. Они не доходили до глубины души, не вызывали щемящей тоски, как музыка Баха или некоторые произведения Моцарта. Поэтому однажды о. Серафим признал: «Я знаю, что Бах самый великий, но я больше люблю Генделя».
В 1982 году о. Герман достал запись кантаты «Имел довольно я», не подозревая, какую роль сыграла она в жизни собрата. Однажды он слушал ее у себя в Валаамской келье, когда к нему зашел о. Серафим.
— Поразительная кантата! Я только что привез! Никогда раньше не слышал. Послушай непременно!
Отец Серафим молча отказался, но потом уступил настоянию о. Германа. Слушал музыку молча, закрыв глаза, застыв точно статуя. Отец Герман чувствовал, что в душе брата поднимается необъяснимый страх. Когда кантата кончилась, о. Серафим сказал: «Я знаю эту кантату. Слышал ее много раз». И тут же ушел, оставив о. Германа в недоумении: что?то он сделал неверно, а что — не знал.
Летом 1982 года во время Свято–Германовского паломничества кантата эта вновь прозвучала в монастыре. Один из братии рассказывает: «Съезд подходил к концу, на душе было легко от сознания выполненного дела, перед отъездом выпала свободная минутка. День только занимался, было свежо, ветрено, ощущалось дыхание осени. Солнечные лучи робко пробивались сквозь кроны деревьев, выхватывая из полумрака то кучку оленей, то пушистых белок, то павлинов, без страха вышагивающих перед гостями монастыря. И о. Герман сказал в эту минут слова, которые, пожалуй, были в сердце каждого: «Какова цель богословия, всей христианской жизни среди прекрасного убранства земли? Не сладость ли смерти, венчающей наши земные дела?»
И в этот момент зазвучала кантата Баха, история праведника Симеона, принявшего на руки Самое Воплощение Жизни, предвкушающего свою блаженную кончину:
Имел довольно я, Спасителя приняв…
Его я видел… и в радости покинул мир сей…
Усните ныне, утомленные глаза…
Не в силах мир, я быть с тобою доле…
Лишь там, вдали мне предстоит отдохновенье…
Когда в лесу замерли последние отзвук кантаты, разнесшейся эхом по склонам гор, о. Серафим сказал на прощанье, какую радость испытывает душа, вырастая в Боге, как христианская культура, даже опоганенная современным «обесчеловечиванием», может образовать душу и поднять ее к вратам Рая».
Он не упомянул, что именно эта кантата в годы его становления зачаровала его, привела к мысли о необходимости умереть для мира сего. Отец Герман ничего не знал о роли этой кантаты. Лишь после смерти о. Серафима Алисон рассказал ему всё. Тогда?то он и понял, почему столь напрягшись и застыв слушал брат Баха у него в Валаамской келье.
Отец Герман поясняет: «В молодости о. Серафим хотел умереть. Он чувствовал в себе какой?то изъян, казалось, что от мира сего «имел довольно он». Он чаял сладости смерти и находил ее в кантате Баха.
Придя к Православию, он обрел жизнь. Теперь ему было уже мало того, что он имел. Его ждали важные дела. Нужно было донести Православие до других людей. И он уже не хотел умереть. Надеялся жить долго. Когда же слушал кантату у меня в келье, невольно она напомнила о смерти. Он словно встретился со старым другом. В кантате послышался погребальный звон. И душа вняла ему».
«Имел довольно я» было последним классическим произведением, которое довелось слушать о. Серафиму в земной жизни. Через три недели по нем ударил погребальный колокол.
К звездам
Истинный христианин — воитель, пробивающийся сквозь незримые вражьи ряды к небесному дому своему.
Преп. Герман Аляскинский.
ПОСЛЕДНИЙ ГОД ЖИЗНИ о. Серафима выдался счастливым для монастыря. Братия пополнилась тремя серьезными, готовыми к духовной борьбе искателями монашества; церковные круги наконец «признали» монастырь, он стяжал известность, уважение и «влияние» его ширилось. Деятельность Братства также охватывала всё новые и новые сферы: печатались новые книги, всё больше доброхотов жертвовали временем и силами, помогали Братству в неоценимых издательских трудах. Сколько лет отдали отцы борьбе и теперь не очень?то доверяли внешнему «процветанию». Они крепко помнили слова Христа: «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо» (Лк. 6:26).
Однажды, отслужив литургию при большом стечении народа, о. Герман поймал себя на мысли: «Как всё удачно и благополучно складывается» и почувствовал вину — ранее такой «радости» он в монастыре не испытывал, жизнь всегда полнилась испытаниями. А это чувство довольства легко может стать целью, идолом и приковать к земле, к миру сему. Неспроста о. Серафим терпеть не мог даже само слово «удовольствие».
Итак, Братство стало «признанным» церковным учреждением, и хотя люди восхищались им («Платина — это чудо!»), велика была опасность превратиться в обычную церковную организацию — скучную, тихую, связанную по рукам и ногам теми, кто «признал» ее. Этого больше всего боялись отцы.
«Нельзя удовольствоваться тем, что у нас есть, — думал о. Герман, стоя перед престолом. — Иначе, что же будет подвигать нас идти ко Господу, к будущей жизни?» И зародилась дерзкая мысль. Мирской успех отвращает его внимание от Бога. А готов ли он пожертвовать благополучием ради Бога? И — словно перед прыжком в страшную, неведомую пропасть — он взмолился: «Господи! Измени нашу жизнь так, чтоб не забыть нам своего призвания!»
Не прошло и нескольких месяцев, как Бог и впрямь изменил жизнь Братства — изменил страшно и неузнаваемо. Порой, после смерти о. Серафима, о. Герман, полнясь горем утраты, жалел о своей дерзкой мольбе. Но у Бога были свои, непостижимые человеческим разумом причины забрать своего верного слугу из мира сего. В конце жизни о. Серафим сказал о. Герману, что, похоже, Господь отпустил ему 20 лет (несмотря на неизлечимую болезнь, обнаруженную в 1961 году), чтобы он потрудился во славу Его.
И вот эти 20 лет истекли. Отец Серафим более ни словом не обмолвился об этом, а может, и не задумался. Бог уже уготовлял ему обиталище в Царствии небесном.
КНИГИ И ЛЕКЦИИ о. Серафима всегда прямо или косвенно были связаны с концом света. Особенно это характерно для его последних писаний. «Душа после смерти», несомненно, подготовила его к собственной грядущей жизни. Последний сдвоенный номер «Православного Слова», над которым он трудился не покладая рук, тоже был посвящен Апокалипсису. Все статьи и переводы принадлежат перу о. Серафима. В журнал вошли: запись его последней беседы «Будущее России и конец света», статья о жизни и значении современного пророка архиеп. Аверкия и предисловие к его книге. За этим следовала первая глава святоотеческого толкования Апокалипсиса, написанная архиеп. Аверкием (уже несколько лет о. Серафим мечтал перевести ее на английский). Перевод всей книги о. Серафим закончил перед самой кончиной, и впоследствии Братство опубликовало ее отдельным изданием.
В последней лекции о. Серафима «Православное мировоззрение», с которой он выступил на Свято– Германовском паломничестве летом 1982 года (за три недели до смерти), он снова указал знамения близящегося конца света:
«1. Мир сделался ненормальным. Никогда еще бесовские и противоестественные явления не
