Одной из самых любимых книг Евгения была «Иши в двух мирах: биография свободного индейца в Северной Америке». Иши — последний из племени Яхи, обитавшего в горах милях в 80- ти от Платины, около горы Лассен. Евгений часто заговаривал о судьбе Иши, а впоследствии обязывал каждого послушника прочитать эту книгу.
Простодушный, близкий к природе Иши напоминал ему Лао Цзы в древнем Китае. Доктор Сакстон Поуп, близко знавший Иши в конце его жизни, писал об индейце так: «У Иши душа младенца, а разум философа».
Евгений нередко отправлялся на поиски наконечников стрел или остатков утвари живших здесь некогда людей. Пребывание белого не запечатлелось на этой земле, нога его, может, вообще не ступала по склонам горы, потому?то Евгению и хотелось отыскать следы индейцев.
ПРОЗНАЛ он и об отшельнике, белом человеке. Тот 40 лет жил в лесу в нескольких милях от скита, на берегу горной речушки, впадавшей в реку Орлиную. По свидетельству очевидцев, отшельник научился разговаривать с птицами, подражая их голосам. И птицы слетались по его зову «на беседу». Мяса он не ел. Жил покойно и тих — не выносил шума, поясняли знавшие его. Жилище его отстояло от дорог и добраться до него было весьма трудно. Без проводника не найти. Не раз Евгений сговаривался со знавшими дорогу навестить отшельника, но, видно, не судьба. Хотя вспоминал об этом «птичьем друге» частенько, видно, угадав в нем родственную душу.
ВСКОРОСТИ после переезда в Платину братия получили еще одно знамение, что дело их угодно Богу, что их миссия на дальних рубежах нужна.
Как?то раз, возвращаясь с почты с кипой «Православного Слова», Евгений повстречал старушку, и полюбопытствовала, что он несет. «Мы печатаем православное слово Божие», — ответил он и показал ей журналы. Она удивилась: разве в этакой глубинке можно печатать журнал? «А у нас в горах монастырь и там же печатный станок», — пояснил Евгений. Анна (так звали старушку) удивилась еще больше и тотчас вызвалась посмотреть, как живут и работают братия. Евгений повел старушку с дочерью и еще одной родственницей в скит. Переступив порог печатной мастерской, Анна заметила за станком Глеба и воскликнула: «Всё в точности, как привиделось Джорджу во сне!» Джордж — муж ее дочери Сюзанны — владел небольшой фермой неподалеку, к северо–западу от скита. Он исповедывал взгляды адвентистов седьмого дня и некогда жил в долине Сан–Хоакин. Движимый предчувствием близкого конца света, он вознамерился купить землю в глуши Северной Калифорнии, где можно жить просто, в согласии с природой, печатать журнал, в котором изобличалось бы вероотступничество и напоминалось бы о расплате за презрение пути Божьего. Он уже скопил деньги, подыскал участок недалеко от Платины, но вдруг ему привиделся сон: двое одетых в черное мужчин печатают что?то на старинном станке — словно вернулись времена Мартина Лютера. И послышался голос: «Там, куда ты собираешься, уже печатается слово Божие».
И Джордж едва не отказался от своего замысла. Решил порасспросить местных, нет ли окрест типографии, но никто ему не указал. Тогда он всё же решился и переехал в Платину.
Анна же, увидев скит, приснившийся зятю, рассудила: «Что ж, значит и впрямь слово Божие». Позже братию навестил и сам Джордж и подтвердил рассказанное свекровью. Православное Братство в Платине явилось для него откровением. Увидев в Евгении и Глебе истинно Божьих угодников, он подружился с ними на всю жизнь.
На дальних рубежах
Св. Фавст Леринский
ПЕРВЫЕ ГОДЫ в скиту дались братии особенно трудно. Удалось построить лишь две клетушки: в одной они спали, трапезничали, молились, в другой держали всё печатное оборудование. Зимой бывало отчаянно холодно. Поначалу отапливалась лишь мастерская, потом купили крохотную плиту, на которой готовили. Но тепла она почти не давала, холод проникал сквозь щели в стене. Летом же наоборот — гора дышала сухим, испепеляющим зноем.
Всё приходилось завозить на грузовике, даже воду, т. к. на склонах не было ни ручейка, ни ключа. Спускаться и подниматься на гору оказывалось делом непростым. Зимой снегом заносило дорогу, и в город было не попасть. По весне дорога раскисала — грузовик увязал в грязи. Но даже когда, казалось, ничто не препятствовало, братии не всегда удавались поездки — подводила машина, ведь приходилось довольствоваться старыми изношенными грузовиками, и те не выдерживали тяжких подъемов и опасных спусков. Тогда братии приходилось две мили шагать до Платины и нести воду оттуда. Братия приучились мыть посуду, экономя каждую каплю.
Разумеется, не было ни канализации, ни освещения, печатный станок работал от небольшого движка. В быту братия обходились без электричества, как и замышлял Евгений, — они жгли свечи и керосиновые лампы.
В краткой летописи Братства Евгений отметил: «На земле, подаренной чудесным образом Владыкой Иоанном, даже лишения и тяготы оборачивались во благо, помогали держаться строгой духовной жизни: без телефона и электричества легче отгородиться от суетного мира; без водопровода и прочих городских «удобств» легче настроиться на подвижнический лад, что при «благах цивилизации» почти невозможно; трудности «первобытной жизни», особенно зимой, лишь укрепляют упование на Бога, закаляют братию. Снежные завалы зимой (хотя и нечастые) служили хорошим уроком братии: нельзя полагаться на собственные силы. Лишь в подобные минуты испытаний и можно постичь истинный «вкус» пустынной жизни, этой непрестанной брани подвижников прошлого».
Борьба за выживание отнимала почти всё время, а ведь приходилось еще много печатать — это был единственный источник дохода. В 1971 году Евгений писал: «Все наши силы, как физические, так и умственные, служат лишь одному — печатанию на станке, не менее изнурительному, чем колка дров. Переводить и писать самим удается урывками, в минуты отдыха от типографских работ. Я не жалуюсь, как знать, может, именно в этом путь ко спасению!»
Богослужения задавали тон каждому дню. Трижды (по монастырскому уставу) собирались на молитву — в этом, как ни в чём другом, могли они уподобиться древним, столь любимым пустынникам, о которых много читано.
Братия старались поддержать в скиту молитвенный настрой. Особенно ревностно следил за этим Евгений, не допуская никаких мирских привычек и послаблений. В монашестве не разрешалось празднословить, сидеть развалившись или закинув нога на ногу.
В пище братия отличались редкой неприхотливостью. Еще до пострига отказались от мяса, позволяли себе лишь иногда рыбу. Во время совместных трапез один читал что?либо из духовной литературы, пока другой ел. Это опять же соответствовало монашеской традиции: насыщать одновременно и тело, и душу. Читались книги Сергея Нилуса об Оптиной пустыни или жития оптинских старцев (русских изданий было предостаточно).
Обычно Евгений слушал молча, читая, также воздерживался от оценок. Однако, всё узнанное наматывал на ус. Иной раз Глебу не терпелось узнать мнение друга, но тот отвечал лишь, что книги рассказывают о жизни, какой она должна быть и была, это сейчас христианская жизнь всем в диковинку. Глеб удивлялся: Евгений никогда не выискивал что?то необыкновенное, вроде видений, откровений, явлений Божественного света — всего, что так пленяло самого Глеба. В душе же Евгения он не нашел на это отклик. Тот говорил, что и без зримых чудес всё достаточно ясно.
УСТРАИВАЯ скит, братия преследовали более чем скромные цели. Они не помышляли о большом, известном и «прославленном» монастыре, сама суровая жизнь воспрепятствовала этому. Братия намеренно не опубликовали ни строчки о ските. Поначалу они не были ни монахами, ни тем более священниками, посему и не пытались играть роль духовных наставников.
Но нужен ли постриг, чтобы почувствовать все тяготы и радости монашеской жизни? Они не тешили
