Парочка, зигзагами перебиравшаяся через дорогу возле входа во Фрогнерские бани, с упоением погрязла в смачной перебранке. Женщина — маленькая, кругленькая, с дредами — остановилась прямо посреди проезжей части. На своих высоченных каблуках она еле держалась, выглядело это так, будто она пытается сохранять равновесие, стоя на ходулях.
— Раз так, придется тебе, Йорген, без меня переться дальше, — заныла она. — Я с тобой не потащусь, если ты и дальше так будешь.
С автостоянки вырулила какая-то машина. Тот, кого она называла Йоргеном, схватил женщину за руку и потащил через дорогу на другую сторону. Автомобиль сделал крюк, объезжая их.
— Блин, Йорген, я с тобой ни в жисть не попрусь, если ты не уймёсся!
— Это ты мне говоришь: не уймёсся? — передразнил он ее; мужчина был высокий, худой и сутулый. — Это по твоей милости нас вышвырнули отсюда.
— Ну как маленький, ё-моё! — стояла она на своем.
Он присвистнул:
— И куда же ты одна попрешься, если со мной итти не желаешь?
— А не твое собачье дело!
— Ну блин, Милли, да ты же просто потаскуха драная. Как же ты меня достала, слов нет.
— Ну пошел молоть чушь! Ты же ни хрена не сечёшь уже. На себя посмотри!
— На себя? И чё ж я такого увижу?
Она не отвечала. Потом бросила:
— Ну хрен с тобой, но только если ты тачку возьмешь.
— Бабки кончились.
— Ты чё, думал, я пёхом попрусь аж до Скёйена? Середь ночи?
Он рыгнул и потащил ее на парковку:
— Придется тебе тогда в парке заночевать.
Она остановилась как вкопанная:
— Я серьезно, Йорген, уже два часа ночи.
— Не так уж и далеко итти-то. У меня и косячок есть. Потом можешь хоть всю неделю продрыхнуть.
Женщина застонала, но позволила увлечь себя дальше в аллею.
— Мне надо в кустики, — объявила она.
— Ну валяй.
Он остановился и прислонился к стволу дерева, крикнув ей вслед, когда она скрылась за холмиком:
— Чё, обязательно через весь свет переться, если приспичило отлить? Здесь же сейчас нету никого… А если бы и был кто, кому, на хрен, интересно пялиться на твою голую жопу?
— Мне не по-маленькому, — пробубнила она. — Мне другое.
— Блин, Милли, меня от тебя просто тошнит иногда!
Он стоял и щурился, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте. В какой-то момент ему показалось, будто огромное дерево вцепилось в него и не отпускает. Он прижался щекой к шершавой коре. На другой стороне неглубокого оврага едва виднелись контуры вышки для прыжков в воду. Он однажды прыгнул с пяти метров. Тем летом, когда ему исполнилось девять лет, а может, десять. Ему бы ширнуться. Потом, может, и Милли трахнуть, если хватит пороху. Только пусть подмоется сначала. Блин! Усесться срать среди ночи во Фрогнер-парке! Ну что за баба, кому еще такое могло стукнуть в башку? Всегда с этой Милли так: уж если ей что втемяшится, не важно что, то вынь да по-ложь сию же минуту. И не заикайся, чтобы подождала чуток.
Она закричала, истошно и протяжно. Она часто кричала, но никогда так, как на этот раз. Первая мысль была дать деру. Нет уже сил терпеть все фокусы этой бабенки. Но что-то в этом вопле удержало его, заставило подойти поближе к краю.
— Ну чё еще там у тебя? — крикнул он.
Ему видно было, как она карабкается по склону. Он неуклюже спустился на несколько шагов и протянул ей руку. Штаны болтались у нее вокруг ляжек, белая задница аж светилась в темноте.
— Твою мать, Милли! — рявкнул он, но голос у него задрожал.
Она выбралась наверх и прижалась к нему.
— Внизу, там… — прорыдала она, — там лежит чё-то. Я дотронулась…
25
В двадцать пять минут четвертого инспектор полиции Ханс Магнус Викен, сунув в рот остатки кекса, пересек площадь Александра Хьелланда на красный свет. Голоден он не был, но, когда его вытаскивали среди ночи, ему необходимо было обязательно чем-нибудь заполнить желудок, чтобы тот не разболелся от переизбытка кислоты. А уж если это случится, то боль так и будет терзать его все утро, а то и весь следующий день.
По дороге он настраивал себя на рабочий лад, старался привести мысли в порядок: что надо будет сделать в первую очередь, когда он окажется на месте преступления, что искать, на что обращать внимание. Такая систематизация давалась ему без труда. Сохранять хладнокровие, когда вокруг все бурлит, как сейчас. Он допил остатки кофе из стаканчика, который успел прихватить на бензоколонке вместе с кексом. Все вокруг кипит. Пресса уже на месте, предупредил дежурный по экстренным выездам. Они там и знают все, что касается предыстории этого дела. Но стоило ли ожидать чего-либо иного? Труп обнаружен, можно сказать, в самом центре города. Если исходить из полученного Викеном описания, эта находка могла иметь отношение к делу о розыске пропавшей женщины. В четверг вечером ему позвонил дежурный по городу. Пропавшая была объявлена в розыск. Женщина не вернулась к себе домой, на виллу в районе Виндерн. Она была серьезно больна и, очевидно, страдала депрессией. Родные опасались, что она могла сделать с собой что-нибудь. По всем признакам уголовщиной тут не пахло. Но он просил, чтобы ему сообщали обо всех случаях пропажи людей.
После той находки в лесопарке не только ему ни на минуту не удавалось расслабиться, ожидая чего- либо подобного.
Над Фрогнер-парком кружил вертолет. То ли «ВГ» — и похоже, что они, — то ли одна из телевизионных компаний. Он припарковался поближе к проезжей части. Народу набралось даже больше, чем он предполагал. Крупнейшие газеты, разумеется, но к тому же две съемочные группы, одна от канала ТВ-2, а на костюмах и оборудовании второй группы никаких логотипов он не разглядел. Он пробрался через толпу и перешагнул через ленту ограждения, которая была натянута у дальней части парковки.
Там стояло два штатива с микрофонами, способными улавливать человеческую речь на расстоянии сотни метров.
— Это пропавшую женщину нашли? — крикнул кто-то ему в спину.
Он поднял обе руки в знак того, что не готов ничего сказать, и пошел дальше по чавкающему от влаги газону.
— Все узнаете потом, — буркнул он, не оборачиваясь.
Первое, что пришло ему в голову, когда он спустился по скользкому склону и увидел одетых в белое криминалистов, которые, согнувшись в три погибели, медленно передвигались в свете прожекторов, — это что здесь снимают сцену из фильма. Это ощущение усиливало тело, в неестественной позе лежавшее среди пожухлых зарослей крапивы на берегу пруда, лицом в воду, будто последнее, что погибшая стремилась сделать перед смертью, — это доползти до воды и попить.
К нему подошла Нина Йенсен, протягивая пару голубых бахил. Она была в форменной одежде, и ее дыхание отдавало табаком. Пару недель тому назад она заявила, что окончательно бросает курить.
— Сесилия Давидсен, — сказал Викен, и прозвучало это скорее как констатация факта, чем как вопрос.
