не такой стойкий как хромомагнезит и очень чувствительный к перегреву. Чуть что, сразу поплыли сосульки. Я его предупреждал перед и во время показательной плавки, а он отмахивался. Время плавки он сократил с 10 до 8 часов, но свод практически спалил. Со свода свисали макароны из расплавленного динаса. После выпуска плавки, которая не попала в анализ и годилась только на проволоку, он резко уменьшил подачу топлива. Макароны затвердели, тогда он приказал машинисту завалочной машины нацепить на хобот мульду и сбить сосульки со свода. Машинист естественно отказался, так как был большой риск вообще завалить свод. Так он мог выдержать еще два десятка плавок. Макар в бешенстве вытащил машиниста из кабины и ударил по лицу. Мы его еле оттащили, здоров был парень.
Вечером следующего дня руководство завода по традиции устроило прощальный банкет в заводском клубе.
Макар изрядно выпил. Когда произносил тост, позволил пренебрежительно отозваться о традициях местных металлургов. А его кто-то громко обозвал заносчивым сопляком. Когда мы выходили, возникла потасовка. Кто ее затеял, я не видел. Видел, как паренек лет четырнадцати упал на пол и схватил Макара за ноги. В это время Макара сильно толкнули, и он полетел с высокой лестницы. Еще повезло, что не убился. Говорили, что паренек – сын того машиниста завалочной машины. Дело замяли. К чести Макара, он не жаловался и не требовал наказания.
Но слух об этом прогремел на весь Урал. Показательные плавки пришлось отменить. Все сводилось к выступлениям с трибуны. Мне довелось редактировать текст его доклада. После этого смотрел еще партком и руководство. Там были общеизвестные рекомендации, как сократить длительность плавки. Эти поездки вспоминаю с ужасом до сих пор. Особенно потешно все это выглядело на Магнитке, где в то время была лучшая в мире американская технология. Американцы после депрессии такие заводы не строили даже у себя. Правда, банкеты были шикарные. Заводской люд туда ломился…
– Понимаете, что после такого он не мог эвакуироваться на Урал. Самолюбив он был безгранично и чуть что распускал руки. На этом и погорел, – вставил Леониди.
– Что Вы имеете в виду? – спросил Михаил.
Старики обменялись взглядами.
– Семен, может, стоит рассказать?
– Человек уже умер, зачем? – колебался Семен Васильевич.
– Мы все скоро умрем, кто-то должен помнить правду? – поощрил Манцевич.
– Так и быть! Макар однажды в кинотеатре избил одного подручного из первого цеха, не буду называть его фамилию. Нужно же так случиться, что подручный был талаковский и тоже туда спрятался, когда пришли немцы. Дом его родителей был на отшибе. Однажды к ним нагрянул полицай на мотоцикле. В коляске сидел Макар. Они думали, что дом пустует, и приехали проверить курятник. Хозяин им вышел навстречу, но это их не остановило. Полицай застрелил несколько кур, а Макар пару раз двинул хозяина в лицо. Надо же так случиться, что года за три до этого Макар избил этого мужика в кинотеатре в очереди за билетами в кино. Милиция еще добавила. Макар всегда брал билеты без очереди.
Догадываясь, что местной полиции жаловаться бесполезно, мужик написал жалобу в немецкую жандармерию прямо Шаллерту…
– Да, история не простая, – заметил Михаил в наступившей паузе.
– В официальную легенду не вписывается, это точно, – произнес Леониди. – А Вам не рассказывал Папушев о судьбе профессора Андреева?
– Нет, кто это?
– Профессор Московского Института Стали. Когда пресса стала писать о невероятных рекордах, профессор был заинтригован, как такое может быть. Такие показатели можно было получить только за счет кислородного дутья и добавки природного газа. Тогда такая технология еще не вышла из лабораторий. У нас она появилась в конце пятидесятых годов. Андреева еще одолевали иностранные коллеги, за счет чего такое могло быть. Андреев часто бывал у нас на заводе, поэтому сел на поезд и приехал. Но на завод его не пустили. Директор завода посоветовал ему возвратиться в Москву. Андреев попытался пройти нелегально. Дырок в заборе было предостаточно. Никто их не закрывал и не охранял. Охраняли только там, где мог проехать авто или железнодорожный транспорт. На огромной территории завода было всего восемь проходных. Но за Андреевым, как видно, наблюдали. Он был задержан. Его не арестовали, а проводили на вокзал и посадили на московский поезд. В Москве на перроне его уже ждали. После этого его никто не видел.
– Мрачная история! – не удержался Михаил.
– Это только часть той цены, которую пришлось заплатить стране. После смерти (или убийства) Орджоникидзе, многие заводы были обезглавлены. Началась настоящая анархия. Производство снизилось. Макара отправили учиться. О рекордах забыли.
Михаил поблагодарил ветеранов и поехал в гостиницу. Савчук и Леониди отказались уходить и остались с больным.
Михаилу было все теперь ясно, но удовлетворения он не чувствовал. Нужно было задавить эмоции и сосредоточиться на деле. Завтра доложит городскому прокурору все, что узнал. Нужно закрывать это дело, и он знает как.
На следующий день утром Манюня выслушал обстоятельный рассказ Михаила и принял его предложение.
– Согласен! На три часа приглашаем в мой кабинет Савчуков и Писаренкова. Проводим опознание и примирение. Если Голубева согласится забрать заявление, а Писаренков устроит ее внучку в лабораторию, как она хотела, то вопрос будет исчерпан.
– Писаренков уже оформил внучку в лабораторию.
– Прекрасно! Думаю, все пройдет нормально.
И действительно, все прошло, как по маслу. Стороны обменялись рукопожатиями. В заключение, Манюня организовал чаепитие и терпеливо выслушал воспоминания пожилых людей.
Михаил проводил гостей до выхода из здания. Он предложил Савчукам развезти их по домам, но они отказались. Писаренко сел в служебный автомобиль и поехал на свой завод.
Михаил попрощался и хотел вернуться на рабочее место писать отчет, как вдруг вспомнил, что блокнот с записями остался в бардачке машины.
Он повернул назад, сбежал с крыльца и неожиданно для себя очутился в метре за спинами Савчуков. Он услыхал их разговор. Пришлось остановиться, чтобы не оказаться в неловком положении. Брат и сестра направлялись вверх по улице к троллейбусной остановке. Сестра держала брата за локоть, поэтому видно было, что брату приходилось сдерживать свою удивительную для его лет неуемную энергию.
– Братик, где справедливость?! Они опять сверху!
– Меня это не тревожит. Кто-то должен быть сверху. Только жалко, что при любой власти наверх в основном одно дерьмо всплывает. Впрочем, прокурор мне понравился и Писаренко не сволочь. Скажи Ирине, чтобы училась и пробивалась в люди…
Со стоянки Михаил еще долго видел на пустынном в это время тротуаре две старческие фигурки, жавшиеся друг к другу.
