был ученым, инженером, с врожденной неприязнью ко всяким космическим пришельцам и прочему необъяснимому. О да, как и все остальные, я с увлечением смотрел «Секретные материалы», но по- настоящему интересовался реальностью, а не выдумками.
– Знаете, не думаю, что написать книгу – хорошая мысль, – сказал я Джону после некоторого раздумья (в принципе тут и думать было нечего, такой я испытал страх). Я был рационалистом: книга вызовет серьезный резонанс, очень трудно предвидеть все случайности. Более всего я стремился оградить Учителя от вторжения в его жизнь. Вместе с тем мне хотелось, чтобы информация, которой я обладаю, стала обычным научным знанием хотя бы для того, чтобы уберечь людей от полуправды.
Идея обрушилась на меня посреди ночи, как тонна кирпичей, и я вскочил вне себя от волнения. Я понял, как это сделать! Решение пришло ко мне во сне. Джон получит книгу, а люди поймут, что мир не такой скучный и серый, каким его представляет наше материалистическое общество.
Джон тоже был ученым, только немного иного рода. Он был частью китайских мифов и легенд, но это было только на руку. По опыту своей родины я знал: до того как Шлиман начал раскопки в Гиссарлыке, многие исследователи XIX века считали Трою мифом; многие именитые ученые так же неистово опровергали теорию, согласно которой жители Микен были греками, до тех пор, пока в 1952 году Вентрис не расшифровал линейное письмо Б [15]. Все эти люди ошибались, и только несколько мечтателей, которые осмеливались противостоять им, оказались правы. И в наши дни научное сообщество не воспринимает ничего, что выходит за рамки утвердившихся норм, и частенько борется с незнакомым с пеной у рта. В 1600 году инквизиция сожгла на столбе Джордано Бруно за предположение, что Солнце, а не Земля, является центром Солнечной системы. Интересно, не попытается ли ученый мир и меня сжечь таким же образом?
«Ну и пусть», – подумал я. Джордано Бруно был прямодушным итальянцем, а я коварный грек и использую Троянского коня, чтобы разрушить их стены.
Джон был творцом легенд, это правда, но он был
Что такое наука, в конце концов? Наш западный подход опирается на два основных положения: тщательное и объективное наблюдение и воспроизводимые результаты. Пока я придерживаюсь этих критериев, мои выводы можно ставить под сомнение, но нельзя огульно отрицать.
Я был уверен, что Джон совсем не склонен ходить по местным университетам и устраивать там демонстрации для профессоров; впрочем, я тоже этого не хотел. Тем не менее, существовал прецедент, на который я рассчитывал. В 1978 году в национальном парке Серенгети были найдены отпечатки ног. Им было три с половиной миллиона лет, и они неопровержимо доказывали, что первые гоминиды ходили прямо и едва ли не лучше, чем современный человек. Следы обнаружили в вулканическом пепле, который вскрылся после тысячелетней эрозии; отпечатки были очень хрупкие и не могли долго храниться. Чтобы скопировать их, группа ученых сделала гипсовые образцы и тщательно сфотографировала их. Желая сохранить следы, исследователи вновь покрыли их слоем песка, что привело к пагубным результатам. Песок, который они использовали, был пригоден для местной африканской растительности; в итоге на нем выросли акации, и корни их разрушили отпечатки, которые так старались уберечь. И все же на основе гипсовых образцов и фотографий было написано бесчисленное множество работ. А сколько человек видели настоящие следы собственными глазами? Возможно, меньше дюжины. Однако никто не сомневался, что следы существуют (или, по крайней мере, существовали), уже потому, что доказать их наличие можно было, заново расчистив площадку.
Метод «захоронения документального источника» был распространен также у археологов в моей родной Греции. Страна существует уже 5 000 лет, повсюду руины; трудно было, закладывая фундаменты, не найти хоть что-нибудь. Поэтому, когда строительство только начиналось и обнажились руины, стали приглашать археологов; обычно они просто фотографировали и описывали территорию, покрывали ее защитным составом и разрешали продолжать стройку [16]. При этом хватало свидетелей, которые ходили вокруг, так что никто не сомневался в подлинности этого места и не подозревал, что кто-то все выдумал.
Итак, я знал, что тысячи людей видели Джона и готовы подтвердить его способности в суде. Он сам может в любое время продемонстрировать их, если захочет. Я понимал: все, что мне нужно сделать, это зафиксировать документально факты проявления его силы и запомнить учеников, которые могут быть надежными свидетелями перед присяжными, и успех мне обеспечен. Важно очень тщательно выбрать очевидца – такого, с которым никто не посмеет спорить.
Я был так взволнован, что на следующее утро без приглашения устремился к его дому, даже не позвонив заранее. Это было ошибкой, обычно я так не делал. Было десять часов, и Джон еще не переоделся. В пижаме он выглядел так, будто по нему проехал грузовик.
– Я не мог заснуть всю ночь, – сказал он. – У меня в спальне сломался кондиционер.
Он налил себе чашку кофе, а я расхохотался, не в силах сдержать себя. «Джон Чан – человек контрастов», – подумал я. Человек, который так поздно встает, он же йог, способный по собственному желанию остановить сердце. Однажды он провел восемь дней в медитации, после чего еле дышал, а показатели жизнедеятельности его организма были настолько слабы, что доктор собирался объявить его умершим. Теперь я понимал, насколько этот человек важен для человечества; он первый подобный персонаж в истории. С одной стороны, он может быть душой компании, проводить дни, смотря футбол или заключая прибыльные международные сделки по поставкам промышленных товаров; с другой стороны, он счастлив в уединении, нося простую хлопковую одежду, которая не пропускает ни жар, ни холод. Это человек, который может одним ударом убить медведя; человек, который провел два года вдали от всего мира, в горной пещере, практикуясь в медитации (питаясь кореньями и травами); человек, который разговаривает с духами и исцеляет парализованных...
Поистине он человек двух миров.
– Я знаю, как поступить с твоей книгой, – сказал я.
Он уставился на меня. Сейчас его больше интересовала чашка кофе. Я уловил направление его мыслей: «Почему бы тебе не сбегать куда-нибудь и не поиграть в игрушки, малыш». Я широко улыбнулся, и вдруг он рассмеялся вместе со мной.
– Ладно, рассказывай, – сказал он. Я изложил свой замысел.
Он был раздражен.
– Все понятно, – сказал он. – Знаешь, я могу устраивать демонстрации только перед учениками или пациентами.
– Что ж, это камень преткновения. Я подумаю, как быть с этим.
– И я не могу зарабатывать деньги своими опытами. Если ты снимешь меня на пленку, я не должен получить с этого ни гроша. Помни о моей клятве.
– Что ж, пожертвуй деньги на благотворительность.
Он бросил на меня испытующий взгляд. Идея ему понравилась.
– Знаешь, – сказал он, отпивая кофе, – я всегда хотел построить приют для сирот. – Джон выпрямился и взглянул на меня с интересом. – Если только знать, что его не продадут, – продолжил он. – Нэйгун всегда был только для избранных. Можешь себе представить обычного человека, ежедневно проводящего часы в тренировках?
– Нет, – ответил я, – но обычный человек не изучает и ядерную физику. И это не значит, что не существует таких вещей, как атомные электростанции.
Он улыбнулся и отхлебнул кофе.
– Будем надеяться, что твой пример не самый подходящий и то, что случилось с ядерной энергией, не случится с нэйгуном.
– Ты имеешь в виду возможность производить разрушительное действие?
– Да.
– Не думаю, что так произойдет. Даже если все откроется до конца и станет доступным для всего человечества. Меня больше заботит, как не нарушить твое уединение.
– Об этом не беспокойся, Коста.
– Я имею в виду, что репортеры со всех концов света станут тебе докучать.
– Они не смогут войти в дом, если я им не позволю, а если будут очень надоедливыми и несговорчивыми, я отправлю их обратно.
Джон был большим шутником, но вместе с тем человеком со сверхъестественными способностями; я пожалел бедных журналистов, которых ожидало нечто исключительное.
– Кроме того, к тебе будут приходить тысячи больных, надеющихся на исцеление.
– Но ты же не собираешься сообщить в книге мой адрес?
– Конечно, нет.
– Вот и хорошо. Тогда, если больные смогут меня найти, значит, это судьба, и мне будет приятно помочь им, как я всегда и делал.
Джон принимал с десяток пациентов в день, обычно по утрам. Я хотел удостовериться, что он понял – число их может возрасти до пятидесяти в день. Он остался невозмутим.
– Я и раньше все это предполагал, Коста. Но это пустяки. Настоящей проблемой будут китайцы, которые могут приехать и вызвать меня на поединок.
– Что? – изумился я.
– В Китае существует, по крайней мере, десять таких Учителей, как я, – сказал он. – Один из них или все сразу могут прибыть сюда, чтобы сразиться со мной.
– Почему? Зачем, черт возьми?
– Потому что такова традиция.
– Ты меня разыгрываешь!
Теперь пришла очередь Джона повеселиться; я разгорячился.
– Не надо упрекать меня, Коста, – сказал он. – Я прекрасно тебя понимаю. Но ты снова доказал, что не знаешь китайскую культуру. К сожалению, мы, китайцы, в массе своей расисты и
