– Виндхэм, надо идти, иначе я опоздаю. Особенно теперь, когда ты мне напомнил о них.
И мы уехали оттуда… На обратном пути он неожиданно сказал:
– Я никогда не верил, что однажды встречу такую девушку, как ты. Я не хотела отвечать, но после пяти минут молчания сказала:
– Разве ты мог знать, что произойдет в будущем?
И он ответил:
– О, у меня были большие планы… Раньше.
Мы опоздали – Дэвид наверняка уже вернулся. Виндхэм высадил меня в конце улицы, пообещав позвонить, и я побежала домой, придумывая оправдания. Однако они не понадобились: в тот момент, когда я распахнула дверь, я ощутила сильный запах газа. Я взлетела наверх по ступенькам прямо в кухню. Воздух был плотным от газа, и по доносившемуся шипению я догадалась, что это работает духовка. Свет в гостиной горел, поэтому я вбежала туда и увидела Дэвида. Он поднял голову от театрального журнала и спросил:
– Привет, Эмма, в чем дело?
– Ты что, обалдел? – закричала я. – Пытаешься покончить жизнь самоубийством? Весь дом пропитался газом, разве ты не чувствуешь?
– Газ? – с тупым видом повторил он. Вот, значит, что это. А я-то думаю, что за странный запах. У меня немного разболелась голова. Ты уверена, что дело в газе?
– Ты сошел с ума, – сказала я. – Ты сошел с ума. Как долго ты здесь сидишь?
– Минут десять…
– Тебе повезло, что ты еще не умер, – я развернулась, направилась в комнату Паскаль и впервые за время нашего знакомства грубо заколотила в ее дверь. Мне хотелось разбудить это сонное царство. Слабый голос ответил мне, и я открыла дверь. Она еще не умерла, но лежала на кровати с восковым лицом, усеянном бисеринками пота.
– Что произошло? – спросила я, и она простонала:
– О, мой Бог, я чувствую себя ужасно… у меня раскалывается голова… – сказала она по- французски.
– Я и не сомневаюсь, – ответила я, забыв в этот момент о добром отношении к иностранцам и с ужасом видя, во что превратилась ее обычно приятная внешность. – В доме полно газа, что вы наделали?
– Я ничего не сделала, – слабо проговорила она, – Абсолютно ничего.
– Тогда кто? – Я попыталась распахнуть ее окно. Она с ужасом смотрела на меня, для нее свежий воздух был губительнее запаха газа. – Вы могли умереть, – разгневанно продолжала я, – духовка была включена на полную мощность. О, Боже, это, наверное, Флора! Она играла на кухне, пока я кормила Джозефа из бутылочки?
– Да, да, это, наверное, она, – неожиданно захихикала Паскаль. – Что за непослушная девочка. Непослушная девочка пыталась нас всех убить.
– Вы хотите сказать, что даже не заметили? Что с семи часов вы ничего не почувствовали?
– Нет, ничего. Я сидеть в гостиной, и около восьми часов у меня начать болеть голова. Я идти на кухню и пить виски, потом мне хуже, поэтому я пить еще один или два, а потом идти в кровать.
– О, Иисусе! – я была слишком рассержена, чтобы смеяться, хотя, казалось, она была готова усмотреть в этом смешную сторону, если бы я только поддержала ее. – Вы идиотка. А если бы я не пришла ночевать? Тогда к утру вы бы все умерли. Могу поспорить, что чувствуете вы себя препогано от этой смеси виски и газа. Пойду взгляну на детей.
– О, с ними все о'кей, – сказала она, откидываясь на подушку, с бледной невинной улыбкой.
Перед дверью Флоры я замешкалась, размышляя, будить ли ее, чтобы проверить, не отравилась ли она газом. Когда я тихонько прокралась внутрь, то увидела, что она спит вполне мирно и дышит нормально, поэтому я открыла окно и вышла из ее комнаты. Я пошла спать, ощущая страшное раздражение и вспоминая изречения миссис Скотт: «Вы забудете дышать, если я вам не напомню», и «Если я не поставлю перед вами тарелку, вы все умрете с голоду». Наконец-то эти замечания обрели для меня какой-то смысл. Никогда не поверила бы, что двое взрослых людей могут вести себя, как ненормальные, я не допустила бы подобной оплошности. Мне следовало бы перекрыть газовую заслонку. Я пыталась объяснить Дэвиду, прежде чем мы уснули, что если бы не я, дети могли бы умереть. Кстати, он так и не спросил, где я была весь вечер.
Глава одиннадцатая
Через неделю наступило лето. Неожиданно изменилась погода: дождь прекратился, вышло солнце. Виндхэм не позвонил. Много дней я ничего не слышала о нем. Я вспоминала каждое слово нашего последнего разговора и жалела о всплесках своего раздражения: может, стоило повнимательнее слушать его рассуждения о втором браке сэра Такого-то. Потом я случайно узнала, что он в Лондоне, а ведь он мог хотя бы намекнуть мне, что уезжает. Что же мне теперь делать? Воздух стал теплее, церковь приобрела веселый вид, земля вступила в пору цветения. Я заметила, что все это не дает мне ощущения прежнего, детского удовлетворения. Я вступила в какую-то стадию взросления, когда не отличаешь одного времени года от другого и никак не реагируешь на сияющее солнышко: я снова замкнулась в искусственном мире ожидания. Мне это не помогало, я едва могла поверить, что такая разумная, активная личность, как я, может целыми днями (и ночами) прислушиваться к телефону, вздрагивать при виде имени Фаррара на доске объявлений и бесцельно бродить по улицам. Я разрывалась между скептицизмом и ожиданием.
Заняться мне было нечем. Дэвид играл каждый вечер, у него было также два утренних спектакля в неделю, и большую часть свободного времени проводил в пабе. Однажды я отправилась на прогулку. Дэвид повел Флору к парикмахеру, Джо спал, а Паскаль мыла голову, поэтому я решила, что мне необходимо немного погулять. Для начала я отправилась в церковь, где осмотрела усыпальницу Канцлера Свинфильда с ее шестнадцатью веселыми поросятами. Во время этой экскурсии за мной следовали двое слегка подвыпивших юнцов, в черных блестящих сапогах и выцветших джинсах с закатанными штанинами. Я наблюдала за ними со стороны. Через некоторое время я уже могла предвидеть каждый их последующий шаг. Их усилия достигли апогея, когда мы подошли к купели – огромному древнему куску камня, – прикрытой
