– Зачем ты это делаешь? – воскликнул он, и я ответила:
– Ты забыл, что я не люблю беспорядка.
Покончив с кухонными делами, мы переместились на диван и в некотором смущении принялись целоваться. Через некоторое время он сказал, что мы могли бы подняться наверх и прилечь, и мы перешли в спальню. Но все было бесполезно, я не могла заставить себя даже думать об этом.
– Что случилось? – спросил он. Что я сделал не так? Ты не хочешь, чтобы я занимался с тобой любовью, Эмма?
– Не особенно, – ответила я, перевернувшись и уставившись в потолок. – Не особенно, честно говоря.
– Почему?
– Не знаю. Это мытье посуды… Я вижу, у тебя пуговица на рубашке оторвана. Мне кажется, что в любую минуту ты попросишь меня пришить ее, правда? Скажи мне честно, так это или нет?
– Ну, это приходило мне в голову. Но не прямо сейчас, конечно. Не сейчас.
– Нет. После.
– Да, наверное. После. Я засмеялась.
– По крайней мере, ты хоть признаешься в этом. Скажи мне, Виндхэм, почему ты думаешь, что я лучше пришиваю пуговицы, чем ты?
– Ты же женщина. У тебя больше практики.
– Ты можешь начать тренироваться прямо сейчас. Тогда тебе не придется заманивать женщин в постель, чтобы они пришивали тебе пуговицы. Я дам тебе урок.
– Не будь со мной так строга, Эмма. Я люблю тебя.
– Я даже не знаю, что это означает с твоей точки зрения.
– Не особенно много, но кое-что.
– Я не собираюсь быть с тобой строгой. Я тоже люблю тебя. По-своему.
– Правда? Ты думаешь обо мне?
– Когда есть время. Нет, я серьезно, я думаю о тебе. Но у меня столько дел. Я не свободная женщина. Я любила бы тебя, если бы могла. Или мне это только кажется…
– Нет. Тебе просто хочется раскатывать повсюду на большой красивой машине, есть авокадо и креветочные салаты и давать пялиться на себя мужчинам в провинциальных ресторанах.
– Теперь ты строг ко мне. Кроме того, это вовсе не то, чего я хочу. Просто я ассоциирую любовь – ну, все это барахтанье в кровати и так далее, – с детьми. И с усталостью. И с желанием выспаться. И мне уже ничего не хочется, а просто хочется приятно проводить время.
– Но когда ты была девочкой, Эмма, ты ведь хорошо проводила время. Ты бы не колебалась.
– Я знаю. Но ведь я не девочка.
– Ты не такая уж старая.
– Нет, не такая уж.
– Ты ведь что-то чувствуешь ко мне?
– Конечно, да, я же говорила тебе. Ради Бога, Виндхэм, хватит лежать и курить. Конечно, я испытываю к тебе какие-то чувства, даже достаточно сильные, но у меня просто нет ни здоровья, ни времени на тебя. Это, конечно, несправедливо, это совсем не то, чего ты хочешь. Я испытываю к тебе те же чувства, как к первому мальчику, в которого я была влюблена. Он был выпускником Кэмбриджа, а я еще школьницей. Я почти не знала его, но мой отец иногда приглашал его к нам на чай и, помню, я дрожала, глядя на часы, от предвкушения, что наши руки встретятся, когда он потянется за сахаром. Это не любовь, это сумасшествие: я не знала того человека. Я не знаю тебя. Я не хочу узнавать тебя. Мне неприятно видеть, что у тебя оторвана пуговица. Я знаю только одного человека – Дэвида, и не хочу узнавать кого-то еще. Это ужасно, просто чудовищно – узнавать людей. Но что ты хочешь от этой сумасшедшей страсти школьницы? Она не годится для тебя. Я это вижу. Тебе необходим кто-то милый, добрый и красивый, вроде Софи Брент.
– Как странно, – заметил он, – что ты упомянула о Софи Брент. Я собирался заполучить ее, когда начинал сезон. Я положил на нее глаз с самого начала.
– Я догадалась. Уверена, что еще не поздно. Разве тебе не жаль, что сейчас ты оказался сбитым с толку.
– Ты сделала это не нарочно.
– Не знаю.
– Хотя у меня было такое подозрение.
– Правда? Не жалеешь, что ты сейчас со мной, а не с Софи?
– Нет, не жалею. Я вижу, что Софи милая и прямодушная, но у тебя тоже есть свои привлекательные стороны. Это привлекательность недоступного. Попытаться получить от тебя поцелуй – это все равно, что пытаться выжать воду из камня. Я горжусь собой, когда добиваюсь чего-нибудь от тебя.
– Я не собиралась играть в недоступность.
– Неужели? Ты ведь не специально удерживаешь меня?
– Где удерживаю?
– Возле себя.
