Надежда эта не оправдалась. Спустя три часа мама разбудила Марину. Когда сон, основным содержанием которого был процесс питья — Марина пила чай, минералку, сок и даже один раз припала к чистому роднику в гулком хвойном лесу, — когда сон рассеялся, на Марину обрушились тошнота и головная боль. Понять, какое из этих чувств доминирует, было сложно. Мама, постояв немного возле кровати, ушла, но почти сразу вернулась со стаканом минеральной воды.
— На, — сказала она, протянув Марине сияющую емкость.
Марина села, залпом выпила воду, отдала стакан маме и только после этого удивилась. Сначала она решила, что говорила во сне, и отрывок этого разговора мама слышала, но потом само собой нарисовалось более простое и не очень приятное объяснение. Марина вспомнила, что новое для нее состояние часто переживает папа. Мама просто немного переработала богатый жизненный опыт.
— Голова болит? — спросила она.
— Да, — сказала Марина.
— Ну, ничего, — сказала мама. — Пройдет. Вставай.
Марина рассеянно кивнула. Она не разделяла мамин оптимизм, но решила покориться неумолимой силе обстоятельств. Новый день начался, и с этим приходилось смириться.
Однако опыт есть опыт. После душа Марина действительно почувствовала себя намного лучше. Причем в ее посвежевшую голову закралось сомнение — возможно, мама ориентировалась не только на папины просьбы и рассказы, но и на собственные переживания, давние или не очень. Впрочем, мысли о родительских взаимоотношениях недолго занимали Марину. Визит в ванную, помимо физического, принес и душевное облегчение (удивительную красоту каламбура Марина не заметила). Забравшись на напольные весы, стоявшие возле стиральной машины, Марина выяснила, что за неделю сбросила три килограмма. Конечно, она была еще далека от рекламнотелевизионных стандартов, но тенденция не могла не радовать. Ну и самое главное — она наконец-то в полной мере осознала, что в мире расцветает пятница.
Впрочем, до шести часов вечера и метро «Пушкинская» было еще далеко. Марина быстро позавтракала, выслушав стандартный мамин доклад о состоянии домашнего хозяйства, потом позвонила Светке. К телефону никто не подошел. Видимо, подруга оказалась лучше готова к алкогольному испытанию, впрочем, могло быть и совсем наоборот. Представив, как Светка ворочается в постели и матерится при каждом новом звонке, Марина улыбнулась и положила трубку.
После этого встал вопрос о выборе дальнейшего маршрута. Марина очень редко прогуливала занятия в институте, в основном потому, что освобожденное время нельзя было потратить так, как того требовала мировая культурная традиция, и несколько сотен ненужных минут только обострили бы чувство одиночества. Но сегодня то ли очищающее действие алкоголя, то ли ожидание вечерней встречи настроили Маринину душу на романтический лад, и совершенно не хотелось, чтобы зазвучавшую вдруг мелодию украсили басы тяжелого запаха душных институтских аудиторий.
И совершенно естественно Марина решила выбрать в качестве аккомпанемента легкие аккорды прогулки. Она быстро оделась, взяла у мамы карточку на метро и, натягивая в прихожей сапоги, подумала, что надо будет купить сигарет.
Выйдя из дома, Марина обнаружила, что после вчерашнего у нее осталось совсем мало денег. Решив поберечь финансы до вечера, она отказалась от намерения покупать сигареты и стала осваивать новую для нее область человеческих отношений, добывая сигареты из прохожих. Этот процесс, кем-то, когда-то и почему-то названный «стрельбой», оказался довольно увлекательным. Марина вступала в короткие беседы с незнакомыми людьми даже чаще, чем того требовал уже пристрастившийся к никотину организм, и выкурила далеко не все табачные изделия, полученные от человечества, — некоторые сигареты она выкидывала после пары затяжек, некоторые, казавшиеся дешевыми, и вовсе не рисковала пробовать. К сожалению, «Парламент» раздобыть ей так и не удалось.
В остальном же прогулка развивалась как обычно. Пруд, подмокшая тропинка вдоль сетчатого забора, грохочущий проспект и дребезжащий старыми компостерами автобус — в общем, все крупные объекты окружающей обстановки были настолько знакомыми, что перемещение в пространстве превратилось в полностью механический процесс, никак не влиявший на внутреннее состояние. Между тем именно это состояние и стало главным содержанием трех часов, затраченных Мариной на путешествие. Волнение по поводу пропущенных занятий, щекочущее ожидание предстоящей встречи и еще какое-то странное ощущение, которое Марина приписала не до конца прошедшему похмелью, создавали совершенно удивительное и незнакомое сочетание. Шуршание будничных мыслей совсем стихло. Главным же было даже не сознание, а почти физическое ощущение того, что настоящая жизнь наконец-то началась или, как говорят романтически настроенные сантехники, забила ключом.
Дима положил руку на спинку сиденья и наклонился к Марине. На лицо его падал отраженный капотом свет ртутного фонаря. От этого света кожа Димы приобрела болотно-русалочный оттенок — возможно, виноваты были покрывавшие лобовое стекло капли мелкого дождя, — а глаза как-то нездорово блестели. В душе Марины мелькнуло секундное отвращение, тут же уступившее место чему-то совсем другому, теплому и сосущему. Вообще-то она думала, что это случится еще в кинотеатре, и даже пару раз хотела взять на себя инициативу, но Дима глядел на экран с таким неподдельным вниманием, что Марина позволяла себе только осторожно смотреть на него сбоку и тихо умиляться проступавшему на взрослом лице детскому восторгу, когда на белой простыне проецировался результат очередного спецэффекта. В итоге волшебный момент отдалился на несколько часов, но начатое Димой движение ясно показало, что Марина совершенно не ошиблась — ни в ожиданиях, ни в выбранном типе поведения.
— Васек, — тихо сказал Дима, и Марина ощутила легкий запах выпитого им в буфете кофе. — А давай целоваться?
Такая постановка вопроса обескуражила. Марина даже хотела обидеться, но потом вдруг поняла, что грубость слов вызвана лишь смущением и еще, возможно, желанием принести в отношения что-то оригинальное. Эта последняя мысль особенно тронула Марину. Она всегда ощущала в себе стремление к чему-то необычному, придающему сладким переживаниям привкус исключительности.
— А давай, — сказала Марина. Она еще успела подумать, что не совсем сумела удержать игривую интонацию, впустив в произнесенные слова нервное придыхание, но тут Димины губы прикоснулись к ее губам, и думать стало совсем не о чем и незачем, и впервые за эту неделю из жизни Марины ушло всякое ожидание. Она совершенно растворилась в происходящем, пытаясь не упустить из внимания ничего — нужно было уловить и игру Диминых губ и языка, и осторожное движение его левой руки, неожиданно покатившейся по круглому Марининому бедру, и легкие прикосновение пальцев его правой руки к затылку, и вдруг ставший слышным стук его сердца.
Целовались они долго, не отрываясь, и Дима постоянно выдумывал новые движения, отчего хотелось целоваться еще и еще. Пару раз он шмыгнул носом, но Марина это почти не заметила и совершенно не обиделась.
Наконец Дима отпустил ее и откинулся на спинку сиденья. Марина с улыбкой смотрела на него. Секунду-другую хотелось вернуть его и двинуться дальше, но потом она решила, что торопиться им совершенно некуда.
— Домой поедем? — спросила Марина.
— Пожалуй, — сказал Дима, кашлянув. — Или ты не хочешь?
— Да нет, — сказала Марина. — Пора уже.
— Хорошо, — сказал Дима.
А потом они еще целовались — на крыльце перед Марининым домом.
Первый снег
Утро встретило Андрея холодом. Он попытался пошевелить замерзшими пальцами ног, но так и не
