— Зачем? Чтобы знать, — сказал папа.
— А зачем тебе это знать? — спросил Андрей. — Сделаешь что-то по этому поводу?
— Чего ты хочешь-то? — спросил папа.
— Да ничего, — сказал Андрей. — Просто кто-то развлекается съемками вот, порнографии детской. — Он ткнул вилкой в сторону телевизора. От бытового адреналина желудок его сжался, есть расхотелось, но на большее рассчитывать не приходилось. — Кто-то развлекается тем, что ее смотрит. А кто-то тем, что смотрит передачи про это.
— Мы развлекаемся сейчас, по-твоему? — спросил папа.
— Конечно, — сказал Андрей и, решив еще немного обогатить кровь, добавил: — И ничем почти не лучше вот их.
С этими словами он снова указал на телевизор вилкой.
— Это ты отцу такие вещи говоришь? — спросила мама.
— Ладно, — сказал Андрей, вставая из-за стола. — Спасибо.
— Пожалуйста, — сказал папа. — Как не подавился вермишелькой моей.
— А как ты не подавился, когда такие вещи по телевизору рассказывают, — сказал Андрей, переставив наполовину полную тарелку на тумбочку возле раковины.
— Иди, иди, — сказал папа. — Чувствительный ты наш.
— Иду, — сказал Андрей.
Он немного побегал по мрачным электронным коридорам, обагренным убедительной кровью true color, потом почитал какую-то книгу, взятую в понедельник в районной библиотеке. Полежал минут десять на диване, глядя в потолок. Хотел позвонить Олегу, потом думал, что можно прогуляться до ближайшего супермаркета. Встал, прошелся по комнате, постоял у окна, покурил в форточку, надеясь, что табачная вонь не выползет из комнаты. И наконец, хотя времени было уже пятнадцать минут одиннадцатого и не совсем прилично, снял телефонную трубку и набрал номер Василисы. Он не общался с ней сто восемьдесят часов.
Новый год
Посмотреть обращение Президента предложил Игорек, новый Светкин друг. Встречались они всего две недели, но уже успели пережить серьезную душевную драму. На последних выходных Светка делала Игорьку первый минет и случайно задела чувствительную кожу фарфоровым зубом.
— Привыкла уже, что дырка там, — смеясь, говорила она, нарезая «оливье». — Как же он орал!
Марина подумала о том, что именно эта травма освежила воображение Игорька, раньше — вместе учились в институте и довольно много общались — не отличавшегося оригинальностью мысли. Впрочем, обращение Президента показывали по всем каналам и предложение Игорька было просто формальной попыткой занять центральное место распорядителя торжества. Марина вспомнила, что по MTV Президента не показывают. А потом вспомнила, что коллективная антенна Светкиного дома MTV не принимает. От этого стало легче.
Президент говорил хорошо. Он стоял на улице, в красивом черном пальто, при каждом слове из его рта выплывало облачко пара, хорошо заметное в свете софитов (Марина не помнила, откуда узнала это слово). Слушать его, стоя возле стола с бокалом шампанского — бутылку открывал тоже Игорек, — было приятно. Особенно грела мысль о том, что миллионы людей сейчас тоже стоят возле стола с газированным алкоголем и слышат те же самые слова. Масштабность момента очень нравилась Марине, но все же стало скучно. Она взглянула на большие электронные часы, стоявшие в той же секции мебельной стенки, что и телевизор, но этажом выше. На экране было четыре нуля. Часы спешили. Когда Марина смотрела на жидкокристаллическое время, Президент сделал короткую паузу, а потом сказал:
— Я знаю, многие из вас сейчас поглядывают на часы.
Марина вздрогнула, а стоявший рядом Леня, почти совсем забытый ею, нервно хихикнул. Однако испуг тут же перерос в совсем другое чувство. На Марину накатила легкая и теплая волна симпатии к человеку в телевизоре, который никогда ее не видел, но все же так много о ней знает. Он говорил еще что-то, но Марина уже не слушала. Мысли ее готовы были принять самый вольный характер, но тут показали куранты, Светка, широко улыбаясь — так, что стал виден фарфоровый зуб, — потянулась своим бокалом к Марининому, Игорек перехватил ее движение точно над тарелкой с красной рыбой, слева в поле зрения вползла Лёнина рука, и Марине не оставалось ничего другого, кроме как тоже вытянуть вперед руку и произнести три соответствующих случаю слова, прислушиваясь к разгоравшейся за окном канонаде.
Праздновали у Светки дома. Сначала, правда, планировалась поездка на дачу. Намечалось настоящее приключение — дача не отапливалась, поэтому собирались много пить и брать с собой теплые одеяла. Но потом произошла рокировка. Светкины родители решили вспомнить студенческую молодость и сами собрались на дачу, оставив дочери квартиру — Сашка, брат, уже преодолел критическую возрастную планку и гулял с друзьями. Марина немного расстроилась, потому что впервые собиралась отмечать главный праздник не дома. Светка утешила ее тем, что пить все равно будут много, а померзнуть при желании можно и на балконе.
— Я тебе одеяло выдам, — говорила она, разделывая мертвую курицу. — И раскладушку. Если вы в нее вдвоем влезете.
Марина сама не ожидала, что окажется вдруг лучшей Светкиной подругой, но этому неожиданному счастью помогло непредсказуемое несчастье. Рита, главная Маринина соперница, каким-то образом отыскала координаты Костика и вступила с ним в связь, навсегда опорочившую ее в зеленых Светкиных глазах.
— Как только умудрилась, — говорила Светка, кроша крабовые палочки ножиком и пересыпая свою речь матерными ругательствами. — Ладно, если что, я ей стоматологию покажу.
Были, конечно, и другие претендентки, но, во-первых, они собирались веселиться в общежитии, а во-вторых, Светка считала, что в данной ситуации число четыре является идеальным.
— Комнаты всего две, — говорила она, протирая бокалы. — А для групповухи я еще не созрела.
Последние три дня года ходили по магазинам, расходуя добытые у метро деньги на продукты питания и алкогольные напитки. Тридцатого Светка еще купила в подарок Игорьку красивый многоразовый презерватив с рогатой головкой, а потом сидели в кофейне, отчего все стало совсем похоже на недавнюю прогулку с Леней, и в душе Марины возник легкий гомосексуальный привкус.
— Я вот больше всего люблю время перед Новым годом, — говорила Светка, открывая первую за вечер бутылку пива. — Как-то так хорошо делается всегда.
Прошли первые шестьдесят минут нового года. Ведущий по телевизору, ненадолго прервав череду певцов и непостижимым образом сумевший перекричать даже непрерывно хохотавшего Игорька — все-таки травма явно поколебала его психику, — объявил, что стрелки часов подошли к двенадцати уже в Калининграде. Сообщение должно было вызвать то же чувство глобальности, которое Марина испытывала час назад, но почему-то не вызвало. Наверное, Марина слишком много пила и мало ела — аппетит ее по- прежнему оставался очень скромным. Из-за этого даже пару раз ругались со Светкой на рынках, когда подруга просила совета по меню, а Марина, в силу отсутствия серьезных пищевых эмоций, никак не могла сказать ничего толкового.
За окном снова и снова раздавались звуки праздничной перестрелки, будившие в душе ностальгию и мешавшие сосредоточиться на Лёне, который время от времени наклонялся к самому уху и делал какие-то короткие, но вроде бы остроумные замечания. Марина не могла их толком оценить — так только, хихикала из вежливости, — потому что постоянно погружалась в воспоминания о восемнадцати предыдущих праздниках. Некоторые из них она, разумеется, помнила плохо или не помнила совсем, но тем не менее какие-то детали, общие для всех или хотя бы нескольких из них, вспоминались очень ярко, так, что становилось немного грустно.
Центром этих воспоминаний служила елка. Марина подумала о том, что ее вообще принято считать
