толком, или завтра будем у Покровского объясняться.
— А вот уж хрен, — не согласился нимало не сметенный жестким отпором Забелин. — Если сейчас не договоримся, я сегодня же к Папе вылечу. И прорвусь.
— В реанимацию-то?
— А хоть в морг! Он и мертвый восстанет, если узнает, как банк сдают.
— Да кто сдает? Что ты мельтешишь? — нажал на голос и Баландин. — Насчет скупки, так Папа ее прикрыл, как узнал, что аукцион ты пропердел. А этих кредитовали — так чего ж деньгам пропадать? Не выиграли, так хоть на процентах заработаем. Некогда мне.
— Ишь как ловко! А то ты, когда Папе докладывал, не знал, что если они денег не найдут, так победителями мы становимся? Все знал. Так сам же им деньжат преподносишь, чтобы, не дай бог, не обломилось. Лихо!
— Пустое. Продристал, теперь пылишь. А мне так один хрен кого кредитовать, лишь бы доход банку.
— Да. Много ты о банке думал, когда Белковскому денежки подписывал.
Баландин двинулся было демонстративно к двери, но при фамилии «Белковский» вернулся.
— Белковский? Белковский?
— Да, тот самый. Твой корешок по «Олимпийцу», — освежил ему память Забелин. — Или тоже совпадение?
— Все мы работаем с теми, кому доверяем. Для банка надежней, — прорычал Баландин.
— Особенно если можно навар поиметь.
— Ну ты не заговаривайся. А то ведь тоже не посмотрю…
— В склочку обратить хочешь? Может, и обратилось бы, если бы не…
Он сделал паузу. И Баландин на паузу эту купился.
— Если бы что? — не выдержал он.
— Именно. Пиджачишко Клынин.
— Какой еще?.. Что ты здесь? Пришел, сорвал встречу, пылишь что-то. Может, не в себе? — заподозрил он. — Какая-то бессвязность.
— Может, и прошел бы у тебя этот номер, если б не Клынин пиджачишко, — со своей стороны посочувствовал собеседнику Забелин. — А так элементарное служебное расследование — и все срастется: отказ в кредите, тут же кредит «ФДН», странная победа, докладная Клыни и моя, само собой. Да и лишние пятьсот тысяч рублев и в кредите — тоже та еще бородавочка.
— Бездоказательно.
— Окстись, милый, — охолодил Забелин. — Этого-то не достаточно? Сам знаешь, Папа многое любимцам прощает. Даже воровство.
С удовольствием ощутил, как дернулся Баландин.
— Но не предательство. Тут он строг. Да и смысла теперь нет.
И в ответ на вопрошающий взгляд Баландина пояснил чуть ли не беззаботно:
— Контрольный пакет, по существу, у нас сформирован. И к управлению, а тем паче к дивидендам никакой «ФДН» я на дух не подпущу. Пусть он хоть усрется, — усилил он впечатление на языке, близком собеседнику. — А значит, и интереса нет. Со всех позиций бессмыслица. И из банка со скандалом…
— Не пугай — пуганый. -…И денег тю-тю, — не обратил внимания на квелую реплику Забелин. — Так что выбором можно не мучиться. Ну, как, договоримся? Кстати, я твоему Белковскому пообещал за отказ пятьсот тысяч долларов. Пока в силе. Там на всех вас хватит. Вот так, Палыч.
— Ай ты, черт. — Баландин, заглядевшийся на что-то через стрельчатое окошко, хлопнул себя по ляжкам. — Дурацкий какой-то разговор. Еще и разругаться не хватало. Будто и впрямь не одно дело делаем! Влип ты, конечно, Палыч, но не чужие мы. И даже обвинения твои дурацкие прощаю — вижу, что не в себе. Попробую помочь.
— Вот и спасибочки. — Забелин придвинул ему телефон.
— Ты меня совсем за ссученного держишь. Подождешь до завтра.
— И так заждался.
— Сказано — до конца дня, — решительно объявил Баландин. — Бывай!
— Бывай, — согласился Забелин. — Я пока здесь побуду. Но если через час мне не сообщат, я для начала к вам спущусь. А потом… в общем, отсюда в Шереметьево.
Баландин развернулся, уперся взглядом в тихонько поднявшегося метрдотеля.
— Тебе чего здесь?!
— Там… гости нервничают, — растерялся старик.
— Пошел. Скажи — иду.
— А мне — кофе, плиз, — попросил беззаботно развалившийся на диване Забелин. — Если не трудно, конечно… И Яну чтоб завтра же забрал, — добил он.
— Плохо ты кончишь, Палыч, — заверил Баландин.
В ответ Забелин растекся в обаятельной, под Макса, улыбочке.
Прошло сорок минут, когда раздался зуммер мобильного телефона.
— Алешенька! — услышал он радостный голос Наташи и тотчас понял — сработало. — Тут Максим вырывает. Ну, я сама бы…
— Стар! Ты слышишь? — трубкой опять овладел сильнейший. — Только не падай там — сдался Белковский. Только что позвонил. Полная виктория! Вот так. Пока ты там груши околачиваешь, я подработал. Цени!
— Ценю!
— Алешенька! — Это опять была Наталья. — Я так за нас рада. Это так здорово. Но ты бы слышал — Максим разговаривал ну как король. Я даже боялась, что Белковский трубку бросит. Но ничего!.. Да, ты не забыл насчет вечера?
— Помню, помню, — погрустнел Забелин. — Жду у входа.
Зажатый меж неестественно оживленными любовниками Забелин терпеливо скучал под грохочущий на сцене симфонический оркестр. Потом, поняв, что несколько часов этого времяпрепровождения ему не выдержать, взял программку и принялся развлекаться, пытаясь разобраться, чем отличаются друг от друга бесчисленные тромбоны, валторны, габои.
Из транса его вывел Максим, энергично ткнувший приятеля локтем.
— Полагаешь, в буфет пора? — по-своему понял жест обнадеженный Забелин. Но, посмотрев в направлении, куда указывал Максим, замер в изумлении.
Двумя рядами ниже, чуть в стороне, рядом с полной женщиной находился — ошибки быть не могло — Жукович. Нельзя было сказать, что он сидел рядом. С отсутствующим, благодатным каким-то лицом он подался вперед, привстав над сиденьем. Губы его были в движении. Исполнялся «Полет шмеля», и Жукович летал вместе со шмелем, двигая вслед ему головой и руками, губами воспроизводя звуки музыки. Соседка, несомненно жена, с трудом удерживала его руку в своей ладошке, привычно успокоительно поглаживая. Когда оркестр замолк, Жукович с утомленным видом откинулся в кресле.
— Никогда бы не подумал, — признал Забелин. Развязный, хамоватый Жукович и — восторженный меломан, которого он увидел. Это не мог быть один человек. Но это был он.
— Как говорится, на ловца и зверь… — Едва дождавшись перерыва, Забелин стремительно поднялся, стремясь не упустить Жуковича из виду. Но в сутолоке выхода упустил-таки и нашел лишь когда прозвучал второй звонок и Максим с Натальей, обозленные бездарно проведенным антрактом, едва волоклись следом. Нашел в самом уголке, среди группки людей, столпившихся подле служительницы зала, которая, прохаживаясь вдоль старых фотографий, рассказывала что-то о Чайковском. Жукович навис рядом, благоговейно внимая.
— Олег! — позвал Забелин.
Тот удивленно оглянулся.
— Здравствуй, Олег. — Забелин проигнорировал негодующие взгляды. — Может, отойдем?
— А мне и здесь хорошо. Говори.
— Да. Мир и впрямь тесен. Не ждал.
— Вижу. Мешаешь, между прочим.
