навстречу.
Выражение лица Подлесного вроде не изменилось, но в нем проступило торжество.
— Да, пожалуй, надо пойти, — решился Белковский. — Шесть миллионов будет достаточно.
— Шесть миллионов рублей за отказ? — Подлесный посмотрел на Забелина, словно надеясь, что ослышался.
— Каких рублей? — в свою очередь удивился Белковский. — При чем тут? Долларов, само собой.
— Изволите шутить, — догадался Забелин. — Шесть миллионов долларов — да это треть цены здания.
— Так я и говорю, — вяло обрадовался Белковский. — Чужого нам не надо. Да и вам, господа. У нас ведь большой судебный опыт. Любые ваши решения будем обжаловать в судах. Шум, пресса, проверки — разве большому банку это надо? Такие вещи делаются, — он доверительно убрал голос, — интимно.
— Тогда, пожалуй, можно завершать. — Забелин, а вслед за ним и опешивший Подлесный поднялись. Поднялся и хозяин. — Думаю, что вы в силу каких-то причин пребываете в неких иллюзиях, — закончил встречу Забелин. — Надеюсь, они рассеются не слишком поздно. Во всяком случае пока открыт для обсуждения.
Сопровождаемые бесстрастным хозяином, они направились к лифту.
— Черт с ним, — решился при входе в лифт Забелин. — Возьму на себя — если примете решение, готовы заплатить вам пятьсот тысяч долларов. И то иду на бешеный перерасход.
Он вступил в лифт.
— Меньше чем на пять разговора быть не может, — услышали они через закрывающуюся дверь. — Да и то больше из уважения.
— Сволочь, — коротко возмутился Подлесный. — Какая ж гнида скользкая.
— М-да. Что-то я не почувствовал топора за спиной.
— Да врет он все, нет у них таких денег. Понтит! Они на контроль шли. Контроля нет. Так что отступят. Поторгуется еще для порядка — и сдаст. Помяните.
— А если не сдаст? — Они вышли из здания. — Он же дал понять, как будут действовать. Начнется шум в прессе, арбитражные процессы, Мельгунов узнает о роли банка и — все.
— Все равно нет у них денег. Нет «Балчуга», нет денег. Могут, правда, закусить удила и попытаться найти, но кто даст?
— Тогда бди. Днем и ночью по следу ходи, паутиной облепи так, чтобы от малейшего поступившего центика цепь прозванивалась. Огороди, чтоб со всех сторон плотина. Прессингуй как можешь. Но имей в виду, Подлесный, Жуковича рядом нет. Если что, свалить прокол будет не на кого. Устал я что-то от пророков.
И, с трудом сдержав накопившееся за трудный этот день раздражение, повернулся, не предложив даже подвести брошенного подчиненного, нажал на газ.
…Он еще только входил в квартиру, но уже понял, что Юли нет. И не то что в эту минуту. А вовсе нет. Приоткрыты были коридорные шкафы, опустел уставленный нехитрой Юлиной косметикой столик в гостиной.
Как и опасался, на столе, придавленная вазой, лежала записка. Сел, посидел, не читая. Наконец открыл: «Алешенька, ты прости меня. Как же ты со мной устал! Я не из-за сегодняшнего, хотя… ради бога, что ведет нас, — будь добрее. Всегда — добрее! Ведь сколько зла кругом. Вижу, уже сердишься. Ты так много для меня сделал. Даже не представляешь, как много. С тобой я была женщиной, и я узнала счастье любить. Недолгое счастье. Потому что сегодня поняла то, о чем предполагала, — болезнь моя есть отметка Божья, предначертавшая судьбу. И бороться с этим, делая несчастными тех, кого люблю, я не имею права. Я прощаюсь с тобой, и целую все, все. И знай, ты живешь во мне, и всякий день, что живу, буду молиться за тебя. Прощай, родной! Юла».
Забелин еще раз перечитал записку и потянулся к телефону.
— Доктор Сидоренко слушает, — даже в домашних тапочках Сидоренко ощущал себя врачом.
— У тебя Юля сегодня была?
— А, это ты, банкир. Поздравь, мне больницу дают. Не наркологию, правда, но тоже кое-что. Я так подумал — не удается вспрыгнуть, так я по лесенке взойду. А потом уже со всеми этими мормудонами в царь-горы сыграю. Ох сыграю!
— Я спрашиваю: ты чего Юле сегодня нагородил?
— Да ты за кого меня держишь? У нее сегодня приступ прямо в больнице случился. Пришлось побеседовать, разъяснить. Ну не просто ведь такого червяка в организме придавить!
— И ты ей это сказал?
— Ну не так. Здесь терпение надо, вера во врачей. Врачи ведь не кудесники. А она зациклилась на чем-то и никому уж не верит. Какой-то бред понесла насчет Божьей отметки. А вера больного в нашем деле — она разве что патологоанатому не нужна.
Забелин повесил трубку, вновь набрал номер, долго ждал, пока послышался заспанный голос.
— Подлесный? Молодец, быстро засыпаешь — что значит здоровая психика. Жукович во сне не приходил? Шучу. Ты вот чего! Юлю найти сможешь?
— Стало быть?.. М-да, чувствительная оказалась натура. Ладно, найду, Алексей Павлович. Даже в голове не держите, — смущенно прервался, подметив, что говорит словами недруга своего Жуковича, и закончил как обрубил: — Найду.
Глава 9
Концерт для высшего менеджмента
Каждое утро теперь начиналось одинаково. Забелин первым делом заходил в комнатку, занимаемую Клыней, и задавал один и тот же сакраментальный вопрос: «Проплатили?» После изгнания Жуковича Клыня поддерживал сношения с устроителями аукциона. И всякий раз при виде руководителя Клыня лишь судорожно мотал головой. Вообще вся эта история очень повлияла на молодого парня: и раньше неговорливый, теперь он и вовсе замкнулся, переживая происшедшее. И даже в приемной не появлялся.
Зато Яна в последние недели сделалась просто монументальной. Если прежде она одолевала Забелина своей настойчивой опекой, затем изо всех сил демонстрировала свое безразличие, то теперь за нейтральной аккуратностью едва скрывала злорадную неприязнь — о бегстве Юли Лагацкой знали все. Не знали только, где она. Не узнал этого, увы, и Подлесный. На безмолвный ежедневный вопрос Забелина он лишь сконфуженно разводил руками. «Все прошерстили. Всех знакомых, начиная со школы и института, вычислили. Мужа бывшего на рога поставили. Как в воду. Вот ведь конспиратор девка», — с оттенком восхищения констатировал он. Но от сомнительных его комплиментов легче не становилось.
Прошли первые дни, но боль не утихала. Напротив, она разрослась. Любое случайное обнаружение забытой Юлей пустяковой вещицы отзывалось в нем. Возвращаясь домой, он слонялся по пустой квартире и не мог ни на чем сосредоточиться. А потому старался приходить как можно позже, привычно пытаясь забыться в работе. Но и здесь в эти дни главное было ждать.
Вот и в это утро, спустя неделю после аукциона, акции все еще не были проплачены. Впрочем, и успокаиваться не приходилось — на переговоры «ФДН» так и не выходил и, более того, по информации Подлесного, продолжал активный поиск средств для проплаты. Хотя покупка эта для него с каждым днем делалась все менее рентабельной — команда Флоровского развернула ударническую скупку акций у сотрудников, причем о результатах этого аккуратненько всякий день доводилась очередная сводка до Белковского.
С учетом переоформленных раньше девяти процентов в их распоряжении находилось уже свыше сорока процентов. Но при всей приятности этого факта была ситуация чревата и крупными финансовыми потерями. Дело в том, что если «ФДН» все-таки отступится, то с учетом сорока процентов, которые перешли бы в результате к «Лэнду», уже существовал перебор — восемьдесят против необходимых для абсолютного контроля семидесяти пяти процентов. Если «ФДН» удастся все-таки найти средства и выкупить эти злосчастные сорок процентов, тогда, чтобы иметь большинство, следовало сформировать хотя бы пятьдесят один процент, а для этого необходимо докупать аж целых одиннадцать. Причем сделать это следовало срочно — и так уже многие, прознав о неожиданной конкуренции, начали отказываться продавать акции по прежней, еще вчера казавшейся им невиданной цене.
