Валентином назвал, значит, сердится не на шутку.
Валька стоял понурив голову и не знал, что делать. Отец сам пришел на выручку:
— Ладно, — сказал он, — не обижайся. Ведь я дело говорю. Это тебе вместо профилактики, чтобы наперед знал. Иди, жарь свою добычу.
За завтраком отец нахваливал Валькиного хариуса. Но к форели так и не притронулся.
…Валька вспоминал обо всем этом, уставившись широко открытыми глаза в потолок.
Все так же деловито стучат и поскрипывают ходики, а время словно остановилось. И чернота за окном все та же. Интересно: сколько кругов сделала на циферблате минутная стрелка? Один, два, а может и три?
Валька таращится в темные углы и снова вспоминает.
Дядя Ефим пришел на кордон под вечер. За плечами его топорщился громадный берестяной кошель. Когда дядя Ефим сбросил его, эта необъятная плетенка, словно двухпудовая гиря, тяжело шмякнулась о землю.
— Принимай гостя, разводи самовар, — сказал вместо приветствия дядя Ефим. Он снял полинялый картуз и широкой ладонью, усаженной короткими толстыми пальцами, отер со лба пот. И тут он словно впервые увидел Вальку.
— О-о, Павлов сын! Похож, похож, вылитый отец. Батька дома? Пойду почеломкаюсь с ним. А ты, дружок, постереги мой кошелик.
И гость простучал тяжелыми сапогами по ступенькам.
Валька словно прирос к земле. Этого человека он никогда не видел, а тот почему-то узнал Вальку.
Какой-то странный дядька. Велел стеречь этот «кошелик». А от кого? Люди сюда заходят редко. Медведи вообще не появляются.
Валька взбежал было на крыльцо, но тут распахнулось окошко, и показалась всклокоченная голова гостя.
— Эй, Валюша, занеси кошелик в сенцы! — крикнул тот.
Легко сказать «занеси». Как Валька ни пытался оторвать кошель от земли, ничего не получалось.
«Да что он, камней с переката туда напихал, что ли!» — в сердцах подумал Валька. Чтобы сдвинуть кошель с места, пришлось впрячься в широченные лямки.
В надежде на помощь Валька то и дело поглядывал на окно, однако гость уже захлопнул его.
С трудом Валька проволок кошель по ступенькам и поставил в сенях.
Когда он вошел в дом, отец уже растопил плиту и наливал в чайник воду. Гость, блаженно вытянув ноги, сидел на лавке.
— Знакомься, Валек, это дядя Ефим. Мы с ним вместе воевали. Он из города в отпуск приехал. Решил всю нашу Сулу сверху донизу пройти. Каково!
— Да чего там идти, — вступил в разговор дядя Ефим, — По озерам ваши сплавные катера везли. Бесплатно. Я всем мотористам говорил, что к тебе, Павел, еду. А ты тут, оказывается, человек известный. Мне через тебя всюду почет и уважение. А речонку вашу я давно на примете держу. Говорят, тут и лососку забагрить можно. Как?
Отец растерянно пожал плечами.
— Кто знает… Мы вот багрим бревна. Сам шел сверху, видел, наверно, сколько леса по Суле к нашему порогу идет. Да и, признаться, не ловим мы лососей. Мы тут с сигами воюем. — Отец многозначительно подмигнул Вальке.
— Ну, сиги это не тот рыбец, — деловито проговорил дядя Ефим. — Ежели коптить, тогда из него настоящий продукт получится. А где ж мне коптить, когда я сегодня здесь, завтра — дальше пошел. Не ради сига я в такую даль стронулся. Красная рыба мне нужна. Ее в посол — и храни сколько хочешь. А вкус, а нежность — пальчики оближешь! Только у нас на Шуе с этим делом ой-ой как хлопотно стало. Чуть зазевался, рыбинспектор тут как тут. И спиннинг забирает, и штраф еще плати. А уж с липачом лучше и носу не показывай. Удивляюсь я вам. Живете в такой глуши, а красной рыбы в глаза не видите.
Передохнув, дядя Ефим принес из сеней свой кошель и начал вынимать из него поклажу. Валька, не отрывая изумленных глаз, следил за каждым движением гостя. Стол сразу оказался заваленным разными коробочками, в которых позвякивали блесны. Потом на свет появился большой сверкающий крюк на деревянной ручке. За ним — какое-то непонятное сооружение, напоминающее игрушечные саночки.
Валька, наконец, не выдержал.
— Дядя Ефим, а это зачем?
— Багорик? Э-э, сразу видно, не учит тебя отец рыбацкой премудрости. Да без этой штуковины, Валюша, я и на реку не выйду. Заблеснишь лососку, подтянешь к берегу, а дальше как? Тут багорик и выручает. Подведешь под рыбину и-и раз ей в бок багорик. Тут уж, считай, твоя.
— А это что?
— Ну ты, брат, и темнота! — Дядя Ефим с сожалением покачал головой. — Липача не видал? Во! салазки. Цепляю к ним жилку потолще и на струю. Ты по берегу идешь, а салазки к другому бегут. Да еще крючки за собой тянут по воде. Скачут крючки, воду царапают, ну что твоя бабка-липка, мотылек, значит. А какая рыба от такой закуски откажется? Тут тебе и харьюз и форель, даже окунь не побрезгует.
— Валентин! Отойди от стола, не мешай дяде Ефиму, — строго сказал отец.
И хотя Валька совсем не прикасался к столу, он понял, что отец недоволен. Не зря же он назвал его Валентином.
— Что ты, Павел, не мешает он мне. Пусть малец снасть обозрит, — возразил дядя Ефим. — Завтра я тебе, Валюша, все покажу в деле. Повезет, так и лососку забагрим. Уж больно порожек ваш говорлив. Не иначе лососки тут стоят.
Но утром, едва забрезжил рассвет, отец отозвал сына в сторонку и предупредил, чтобы тот и пальцем не смел прикасаться ни к одной снасти дяди Ефима.
Позавтракали наспех. И через полчаса смотрители Акан-коски отправились к оплотнику. Дядя Ефим один пошел на перекат.
В этот день необычно часто отец открывал проход в оплотнике. И все время сокрушенно приговаривал:
— Леску маловато. Что-то там наверху не торопятся. А может, катер какой поломался…
Когда шли сталкивать застрявшие в камнях бревна, Валька заходил под самый порог и смотрел, как дядя Ефим забрасывает блесну. Несколько раз он порывался сбегать и узнать, что тот наловил, но отец брал его за плечо и уводил к оплотнику.
— Твоя рыбалка от тебя не уйдет. Лес пропускать надо.
К вечеру все трое вновь собрались под одной крышей. Дядя Ефим, оставив в сенях все свои снасти, внес в комнату мокрый холщовый мешок.
— Ну-у, Павел, чудной ты мужик. Да у вас тут хоть купайся в рыбе. Гляди!
С этими словами гость вытряхнул на стол свою добычу. Скользкие хариусы и форельки как живые поползли по столу. Казалось, весь этот ворох тает на глазах. Запустив руку в мешок, дядя Ефим вытащил последнюю рыбину. Это был некрупный, килограмма на три, лосось. На боку его зияла кровавая рана — след багорика.
— Эх, жаль, нечем спрыснуть такой зачин, — сокрушался дядя Ефим. — Река ваша, скажу тебе, Павел, лучше не надо. Худо только, что бревен много по реке плывет. Я уж липач запустил, когда вы работу кончили. Все боялся, провороню да на бревно посажу. Не-ет, не зря я сюда стремился. Пожалуй, ежели у вас тут недельку пожить — и вниз идти не надо. Обратным путем и назад подамся. Валюша, ты, дружок, почисть харьюзов, а я уж форелькой да лосоской займусь, что в посол пойдут.
Валька с готовностью собрал хариусов в миску. Уж очень ему хотелось проверить, не попался ли дяде Ефиму хариус больше того, которого он поймал. И к великому Валькиному удовольствию в улове гостя такой крупной рыбины не оказалось. «Липач, липач, а на этот липач одна мелкота цепляется, — с удовлетворением подумал он. — Да и форель не крупнее моей. Только мне за одну рыбку влетело, а тут целая гора таких же килек, и папка ни слова не говорит».
Дядя Ефим с наслаждением вспарывал кривым ножом каждую рыбешку, пересыпал солью и бережно складывал в мешок. Лосося он чистил с нескрываемым удовольствием. Даже улыбался и мурлыкал себе
