того любившие помянуть недобрым словом неповоротливость российской юстиции, теперь, впервые столкнувшись с швейцарским правосудием, начисто исчерпали запас ненормативной лексики. Швейцарские адвокаты, представлявшие Острового, с милой непринужденностью раз за разом находили поводы для оттяжки слушаний. Ничтожные — по мнению российской стороны. Но — безусловно важные, по мнению суда. Так что слушания переносились и переносились. И всякий раз — на три-шесть месяцев.
А еще текли банковские деньги. И когда расходы приблизились к цифре сто тысяч долларов, оптимизм Дашевского рассеялся окончательно. И сам этот случай поминал он теперь на планерках в основном как пример бездарной траты банковских средств — ради удовлетворения личных амбиций некоторых горе- руководителей. Коломнин терпел, но — не отступался.
Правда, забрезжил наконец и свет в конце тоннеля. Настырный Волевой слетал в командировку в Венесуэлу и сумел как-то убедить местные власти начать процесс депортации. Но это опять же требовало терпения и времени. И веры в конечный результат. Чего у Дашевского больше не было. Так что прозвучавший неожиданный вопрос неотвратимо влек за собой приказ прекратить всякие действия по этому материалу, а убытки списать. Коломнин изготовился отчаянно защищаться.
— По последним данным Волевого, Островой по-прежнему в Венесуэле.
— Плевать я хотел на Волевого. Островой — в Швейцарии! — объявил Дашевский.
— В Швейцарии?! — Коломнин осекся. — Почему именно в Швейцарии? Да и как пролетел? Он же в розыске по Интерполу!
— Розыски, фигозыски! Ментовская болтовня и — пустой перевод банковских денежек. По поддельному паспорту. Вчера он вышел на Андрея Янко. Знаком с таким? — Конечно. Генеральный управляющий «Авангард финанс групп». Встречались как-то.
— Да. Наша дочерняя компания — форпост в Швейцарии. Островой хочет встретиться с кем-то из руководителей банка.
— Наверняка будет просить о мировой! Загнал, стало быть, его Волевой.
— Банк его загнал. Банк! И наши вбуханные деньги. Как думаешь поступить?
— Так что тут думать? Немедленно сообщу Волевому. Он выйдет на швейцарцев. Завтра же арестуют. Не позже чем через неделю будет сидеть в Бутырке… Что-то не так?
— Все не так, — выпуклые глаза Дашевского были исполнены демонстративного разочарования. В них читалось неприкрытое: « Ничего хорошего я о тебе, по правде, давно не думаю. Но — чтоб настолько?». — Ну, засунете вы его в тюрьму. Дальше что?
— Обработаем.
— Обработаем! — передразнил Дашевский. — Точно говорят: мент, он на всю жизнь мент. Тебе б куда-нибудь в молотобойню. Соображай! Сколько в прокуратуре заявлений набралось от других кредиторов? Не слышу?!
— Еще на пятнадцать миллионов.
— То-то. А у него на все про все девять лимонов арестовано. И кто сказал, что нам наши денежки выдадут, а других с носом оставят?
— У нас есть договор с прокуратурой.
Дашевский расхохотался.
— Да как только Островой окажется под замком, прокуратура и думать о всяких договоренностях забудет. И с удовольствием начнет «разводить» кредиторов.
— Я давно знаю Волевого. Он человек слова.
— О чем ты, Сергей?! — Дашевский с некоторым даже сочувствием заглянул в лицо подчиненному. — Кто такой этот Волевой? Обычный цепной пес!
Последние слова, как показалось Коломнину, он произнес с особым чувством, как бы перебрасывая их и на самого собеседника: «Знай свое место!».
— И не ему решать. А среди кредиторов есть не слабые людишки. Так что кому выйти на генпрокурора, чтоб похлопотать за свои денежки, найдется. И получится, как в беге, когда один «зайцем» тянет на себе всю дистанцию, а на финише первыми становятся другие. За его спиной отсидевшиеся. Так вот: я в бизнесе «зайцем» быть не желаю.
Дашевский в своей манере сделал неожиданную паузу, провоцируя тем ответную реакцию. Но Коломнин, понявший, к чему тот клонит, упрямо молчал.
— Завтра вылетаешь в Швейцарию, — жестко объявил Дашевский. — Визу по моему указанию уже оформили. Доверенность на ведение переговоров и подписание любых соглашений от имени банка — тоже. Янко организует встречу с Островым. Подлинники документов по АМО у тебя?
— Да, в сейфе, — неохотно подтвердил Коломнин. В свое время он категорически отказался передать их следствию. И даже пригрозил уничтожить в случае попытки выемки. Не передал как раз в силу того, на что намекал перед тем Дашевский: слишком велик был риск, что драгоценные доказательства окажутся «выкуплены» у кого-то из прокурорских начальников, имеющих доступ к делу.
— Захватишь с собой. Сколько нам на сегодня должен Островой?
— С учетом набежавших процентов и расходов — свыше девяти миллионов!
— Это он АМО столько должен. А мы в этом деле потеряли три.
— Но у нас права на все девять!
— Размечтался! Да он только потому и выходит на переговоры, чтобы оставшиеся деньги из-под ареста освободить. А иначе на хрена козе баян? Так что если с учетом расходов выбьешь три с половиной, считай, свою задачу выполненной… Почему не слышу вопросов?
— Не рискую.
— Банку позарез нужны деньги. Это ты понимаешь? Деньги! А не тешенное твое самолюбие, что человека в тюрьму загнал!
— У нас с прокуратурой договоренность — все делать вместе. Под ваше слово, между прочим. По мне слово президента банка стоит больше сиюминутной выгоды.
— Слово перед кем? И в чем?! — взвился Дашевский. — Это не мы перед прокуратурой в долгу. А она перед нами, — без наших денежек хрен бы у них вообще чего вышло.
— Так если мы Островому уличающие документы вернем, у них и так ни хрена не выйдет! А Островой, между прочим, в международном розыске. Взвесьте последствия: президент банка «Авангард», вступающий в сговор с международным мошенником. Не боитесь на минуточку, что информация просочится?
— Эк куда тебя понесло! Причем тут президент? Я с ним встречаться не собираюсь. Документы ты передашь. Ты же и озаботься, чтоб огласки не произошло. Не нравится мне твое настроение, Сергей. Или запамятовал про девяносто восьмой? Когда ваш хваленый банк «Светоч» рухнул, сколько тогда сотрудников на улице оказалось? И ты бы мог среди них быть, если б я тебя не подобрал. А подобрал потому, что наслышан был о твоей супернадежности. Знал, что в любом деле на тебя опереться смогу. Так вот, не забыл пока, кому служишь?
В голосе Дашевского появилась та испытующая вкрадчивость, которая была хуже открытой холодности.
Коломнин промолчал. Скверно было у него на душе. Будто схватили эту душу за несуществующие ноги, привязали к двум коням и рвут в стороны.
— Так что? Или — другого посылать?.. — острый нос Дашевского вновь едва не ткнулся в его лицо, будто обнюхал. Что-то учуял. С тяжким вздохом возложил он руку на плечо упрямого подчиненного. Взвинченность разом спала, голос сделался тих и доверителен. — Я что, Сережа, о себе хлопочу? Вспомни про то, о чем в девяносто восьмом говорили, — какое дело делаем. Какую махину поднимаем! Сколько людей нам доверилось. Потому говорил и говорю: что выгодно банку, то для всех нас и есть истина. Что касается чинуш из прокуратуры — плюнь и забудь! Это они с виду такие правильные. На деле только и рыщут, кому бы подороже продаться. А дружка твоего Волевого, чтоб не больно переживал, давай подберем. Должностенку подыщем. Хоть приоденется. А то я обратил внимание, у него аж локти на пиджаке протерлись. Так что? По-прежнему в связке или?..
— Ладно. Раз нужно для банка, сделаю, — Коломнин поднялся.
— И — славно! А то я было обеспокоился, — Дашевский положил ладонь на напрягшуюся руку начальника УЭБ и, как прежде, доверительно похлопал. — Ни пуха ни пера. По результатам звони. — На мне еще «Нафта», — напомнил Коломнин.
