И, будто в подтверждение этих слов, захлебнулся в приступе кашля, который попытался погасить, прижав к губам платок.
— Сухой, зараза, — отер он усы. — Врачи говорят, что если мокрота отходит, вроде как лучше. И надо же: нет этой мокроты. Всю жизнь по сугробам, по рекам да по болотам. А внутри одна сухость осталась. Смешно.
— Не очень.
— Ладно, это все промежду прочим. Докладывай, как тут Лариса.
— Сверх всяких ожиданий! Готовый просто гендиректор. Конечно, до вашего уровня ей далеко. Да и всем нам.
— Не мельтеши.
— Что?
— Не болтай, говорю, впустую. Какой еще там уровень? — в Фархадове будто пробудилась прежняя грозная сила. — И впрямь за дурака, что ли, держишь? Мой уровень там остался.
Он повел головой в сторону стены, где, невидимая в темноте, висела фотография чумазого, захлебывающего восторгом азербайджанца, отплясывающего возле бьющего нефтяного фонтана.
— Нет хуже, чем пережить самого себя, — признался старик. — Впрочем, есть. Когда при этом надо делать вид, что ты прежний… А ты упертый, как заметил. Работать умеешь. И, что важнее, других заставить можешь. А Лара хоть и возомнила о себе, но — женщина. Мягковата пока. Подопрешь ее?
— Какая из меня подпорка? Я человек банковский, подневольный. Шестерка, — напомнил мстительный Коломнин.
— Вот и довольно шестерить. Большое дело предлагаю. Станешь вице-президентом «Нафты». Иной уровень. Опять же и с Ларисой — решать вам пора. В чем прав, в том прав, — против природы не пойдешь. Хотя, конечно, какой из тебя Тимур? Его масштаб — не тебе чета. Но уж какой есть.
— Спасибо за благословение, Салман Курбадович, — съехидничал задетый Коломнин.
— А что остается? Болтают, чего не попадя. Фамилию полощут. Так что отстраивайтесь потихоньку. Сам-то я от дел отойти собираюсь.
— Ни в коем случае! — испуг Коломнина был искренен. — Имя ваше чрезвычайно важно. Особенно сейчас, пока Лариса еще в полный голос о себе не заявила. Сами знаете, какие у вас в нефти нравы. Чуть зазевался и сожрут.
— Пока жив, не тронут. Потому и хочу, чтоб Ларису поскорей признали. На днях Гилялову телеграмму поздравительную послал в связи с назначением министром — за двумя подписями: я и Лариса. Пускай привыкают. Да и не мое все это. Раньше хоть в людях разбирался. А теперь получается — сам же ворами себя окружил. Подсчитали, сколько у нас конденсата через «Магнезит» этот уворовали? — Порядка пятидесяти миллионов.
Фархадов зарычал:
— Все дело едва не загубили. Подхалимы!
В последней фразе угадывался упрек самому себе: чрезмерно падкому на лесть.
— И все равно, Салман Курбадович. Решительно нельзя вам в отставку. Да и по делу важно, чтоб присутствие ваше ощущалось. Хотя бы давайте так: Лариса президент, вы — председатель Совета директоров. Пусть раз в неделю появитесь. Но чтоб все знали: Фархадов в курсе. Бдит. Очень прошу!
— Ладно, подумаем, — старик нахмурился, плохо скрывая удовольствие от похвалы: природа брала свое. — Главное, чтоб дело двигалось. Лариса мне тут доложила идею купить нефтеперерабатывающий завод. Грамотная идея. Еще мы с Тимуром прокручивали. Чтоб свой цикл с выходом на готовые нефтепродукты. Ведь смеху подобно. Лес рубим, а на переработку — в Финляндию отправляем. И у них же нашу же доску втридорога закупаем. Алмазы собственные огранить не умеем. Де Бирсу кланяемся. Нефть скачиваем — с нарушением всех технологий, обводняя все вокруг, и — туда же, в загранку. Лишь бы хоть что-то хапнуть. Разве мы туземцы какие, чтоб недра задарма расторговывать? Или не хотим? То-то что. Запасы туда уходят. Так еще и деньги следом. А что здесь останется? Продажность заела. Ломать это надо. Ломать. Здесь зарабатывать и сюда вкладываться. И первый, кто до этого дойдет, больше других и заработает. Конечно, пока не до того. На ноги бы заново встать. Но на перспективу помни. Он прикрыл рот, пытаясь скрыть сиплое дыхание, — непривычно длинная фраза отняла слишком много сил.
Многое хотелось сказать в ответ Коломнину. И главное — о своем восхищении удивительным этим человеком. Но комплиментов говорить не умел. И — единственно — водил взглядом по стенам, делая вид, что не заметил одышки.
— Что у нас с банком? — Фархадов прервал тишину.
— Здесь как раз все удачно. Проценты полностью выплачены.
— Когда срок кредита?
— Чуть больше месяца. Да вы не беспокойтесь. Трубопровод, сами знаете, ударными темпами достраивается. Резуненко молодцом. Сначала с поставками конденсата сильно помог. А теперь и вовсе все свои дела отложил и — живет безвылазно на «нитке».
— А как иначе? Он ведь Тимуру другом был. А настоящий друг, он и после смерти друг. Не забудь, кстати: все поставки труб ему обещал. Так что…
— Даже не сомневайтесь. За такого компаньона двумя руками держаться будем. Долги потихоньку разгребаем. Хачатрян сегодня в банк с отчетом вылетел. Думаю, сразу и разрешение на новое продление кредита получит. А там и «Руссойл» подомнем: и деньги вернем, и собственный трейдер в Европе. Худшее позади, Салман Курбадович.
— Вот и славно! Никому не говорил, но — очень у меня душа за компанию болит. Здесь ведь не только нефть, люди. Здесь — дело сына моего, Тимура. Фактически не я — он на себе тянул. И потерять все — это перед его памятью…
Голос Фархадова прервался.
— Я понимаю.
— Все силы он в месторождение вкладывал. Я как-то предел зарплаты для членов Правления установил — две тысячи долларов. Говорю, запустим трубопровод, тогда всем хватит. Остальные роптать стали. Мол, в других компаниях по двадцать — тридцать тысяч платят. Нельзя, чтоб на черный день не подстраховаться. Ну, этих-то псов быстро притушил. А Тимур, тот нет. Сам поддержал. А ведь молодой. Красавец. Когда и жить, как не молодому? Да и о семье мог бы подумать. А поддержал. Во всем такой был. Жил не оглядываясь. И честный не по-нынешнему. В меня. Понимаешь, Коломнин, почему мне особенно важно до победы дойти? Чтоб для внучки сберечь то, что отец недополучил.
Коломнин, естественно, промолчал. Но и знаков умиления выразить не сумел. Фархадов наморщил лоб, разочарованный квелой реакцией.
— Ладно, хватит болтовни. Ступай. Один побыть хочу.
И, заметив, что посетитель замешкался, требовательным движением кисти выпроводил его.
Москва. От перемены мест слагаемых сумма изрядно меняется.
Поганый у тебя все-таки, Коломнин, язык. Еще бывшая жена неустанно это подмечала. Внезапный звонок из секретариата Дашевского рассеял последние сомнения на сей счет.
— Сергей Викторович, вам необходимо срочно прилететь в Москву. — Что-то случилось?
— Не знаю. Но завтра к вечеру президент на две недели улетает в Штаты. Очень желательно вам его застать.
Коломнин тут же набрал Хачатряна, находившегося в Москве. — Меня срочно вызывают к Дашевскому. В чем дело? — без предисловий поинтересовался он.
— И приезжайте. Пока ничего определенного. Но — назревает, — Хачатрян казался удрученным. — Все-все, больше говорить не могу. Но жду.
Он отключился. Новые попытки соединиться ни к чему не привели: абонент хронически завис «вне зоны действия сети».
Не добавил ясности и звонок Лавренцову. На вопрос, не случилось ли чего чрезвычайного в банке, тот ответил, что не в курсе. Лавренцов был удивительным человеком. Всегда не в курсе. Но при этом всегда все знал. Поэтому либо в самом деле опасаться было нечего, либо Лавренцов исключил своего бывшего шефа из числа людей, с которыми следует делиться «подкожной» информацией.
Встревоженный Коломнин вылетел в Москву.
