— Хочу невесте подарок сделать. А мелочь забыл. Если завтра не принесу деньги, твое!
Пижонство, конечно. Но ты бы видел, как мы уходили! Весь магазин посмотреть вышел.
— И что? Выкупил?
— Откуда? Я и то уговаривала: у отца попроси. Вышлет.
Так аж зубами заскрипел. Потом на меня посмотрел и расплылся:
— Да и черт с ней, с машиной. Зато как на тебе сидит! Надо обмыть! И тут же на последние заначенные триста баксов всю общагу в ресторан потащил!
— И это был твой муж?
— Да, — тихо подтвердила Лариса. — Ты мне сейчас… что-то вдруг от него.
Коломнин смолчал. Услышанное не показалось ему комплиментом. Как бы хороша ни была копия, она всегда останется лишь слепком с оригинала. Да и масштаб — что говорить — не тот.
Словно угадав его душевное состояние, Лариса благодарно сжала его локоть.
Совсем далеко заполночь, вовсе не чувствуя ног, остановили они знаменитый тук-тук — местное маршрутное такси: крытый минигрузовичок с двумя параллельными скамейками, каждая рассчитанная на пять человек, — и добрались до ее отеля. Коломнин выпрыгнул первым и сразу повернулся помочь. Так что соскочившая следом Лариса невольно оказалась в его объятиях. — Вот только без… — она быстро выставила меж ними ладонь, стараясь, видимо, опередить тем какое-то его движение. Но в следующую долю секунду поняла, что ни о каком движении он и не помышлял, и — рассмеялась: смущенно и чуть раздосадованно.
Быть может, досада ее пропала бы, если б сумела догадаться о том, что происходит внутри неловкого ее ухажера. Коломнин не просто увлекся. Он ошалел. Каждое прикосновение к Ларисе вызывало в нем такое желание, что он едва сдерживался, боясь выдать его и тем оскорбить молодую женщину. Но сдерживаться с каждым днем становилось все трудней. И он изнывал от адской смеси из глубочайшей, пронизывающей нежности и едва подконтрольного желания схватить эту покрывшуюся шоколадной корочкой женщину и не выпускать. Особенно в воде. В какую-то минуту, когда Лариса, расшалившись, принялась крутиться вокруг него, пытаясь ухватить сзади за плечи, Коломнин, вывернувшись, обхватил ее за талию и, задохнувшись, прижал к себе, неловко тыкаясь губами в мокрые волосы. Он даже успел ощутить ответное подрагивание. Но тут же Лариса с силой оттолкнулась:
— Никогда! Чтоб никогда! Или… пойми.
— Я не хотел. Я думал… — Коломнин обескураженно поплелся к берегу.
Через минуту Лариса тихо присела рядышком:
— Ты извини меня, Сережа! Я, конечно, дура. Но — я не могу. Понимаешь? Мне до сих пор ночами муж снится. И если тебе совсем в тягость, то… — она облизнула губы. — Может, лучше не надо себя мучить. Разойдемся и…
— Ну что ж! — Коломнин резко повернулся.
Он увидел испуганные ее глаза, и приготовленные слова про то, что муж ее давно мертв и нельзя жить воспоминаниями, а сам он все-таки мужчина и не может не думать о ней как о женщине, сами собой проглотились.
— Ничего, Лариса. Можно и просто… Раз уж так сложилось, — и зарыл голову в горячий, остужающий песок.
На третий день на пляже их разыскал Ознобихин.
— Совет да любовь, — томно проворковал он. Прижавшиеся словно ненароком влюбленные инстинктивно отдернулись друг от друга.
— А мы это… загораем, — теряясь, сообщил Коломнин.
— А я это вижу, — Ознобихин наклонился, чтобы поцеловать руку Ларисе. И — пристально, с невыказанным вопросом заглянул в ее глаза. Удивленно разогнулся. — Ребята! А я, представьте, без вас соскучился. — А как же любимые тайки? — подколола Лариса.
— Тайки, как кокосы, приедаются. Предлагаю сегодняшний день провести вместе.
Он заметил, как переглянулись они меж собой со сдержанным разочарованием. И объяснился, усмехнувшись:
— Завтра срочно улетаю в Москву… Президент банка затребовал по мобильному. Какой-то новый проект. Так что — прошу не побрезговать. Тем более и программу предлагаю не хилую: Минисиам, битва слонов.
— Слонов?! — Лариса разом уселась на песок. Умоляюще глянула на Коломнина. — Слоны ведь!
— Слоны так слоны, — Коломнин поднялся, подумав, что появление Ознобихина даже кстати: лежать рядом с разгоряченной женщиной ему сделалось до того невмоготу, что аж в песок вгзызся: желтоватые зернышки захрустели на белых его зубах.
— Тогда прошу в авто, — вверху, на набережной, красовался могучий внедорожник. В отличие от прижимистых немцев, новые русские предпочитали брать на прокат массивные вездеходы.
О согласии своем Коломнин пожалел очень быстро. Он сидел на заднем сидении и с завистью слушал, с какой легкостью общается Николай с раскинувшейся впереди Ларисой. Теперь ему казалось, что Лариса улыбается в ответ на пошловатые шуточки Ознобихина с той же манящей интонацией, с какой раньше отвечала ему. Может, в самом деле привиделось ему это особое ее отношение? Скоро час, как они в пути, а она ни разу, считай, даже не скосилась в его сторону. Щебечет себе. Загорелые ноги она возложила на «торпеду», темные очки сдвинула на выгоревшие волосы. Вид ее был исполнен томности и безмятежности. Правда, раза два к нему обратился Ознобихин, но Коломнин что-то буркнул в ответ, и о нем забыли окончательно.
Не понравился ему и Минисиам. Даже не сам Минисиам. Огромная площадка, уставленная уменьшенными копиями знаменитых архитектурных творений, действительно производила впечатление. И не только на них. Двигавшиеся параллельно две старушки-француженки деловито снимались на видеокамеру у каждого макета, отчетливо произнося название, — словно картошку окучивали. Приятно в самом деле запечатлеться в обнимку с храмом Василия Блаженного, панибратски оглаживая узорчатый его купол, — будто лысинку приятеля. Или, расставив ноги, пропустить меж них знаменитый лондонский мост, ощущая себя Гулливером в стране лилипутов. Так что сам Минисиам Коломнину как раз понравился. Не понравилось в Минисиаме. Потому что очевидно хорошо было Ларисе и Ознобихину. Вошедший в раж Николай беспрестанно снимал ее на видеокамеру, а та в свою очередь с хохотом принимала самые экзотические, на грани приличия позы. И чем веселей было им, тем в большую угрюмость впадал Коломнин. Так что до аттракциона слонов он доехал, едва разжимая губы. Теперь для него стало совершенно очевидно, что вся та особенная нежность, что очаровывала его в Ларисе и давала надежду, была всего-навсего жеманством опытной женщины, боящейся раньше времени лишиться непритязательного поклонника.
У входа в слоновий цирк вовсю раскупали связки бананов — призовые для артистов. Цирк представлял собою прямоугольник метров на сто пятьдесят длиной, по правому краю которого была выстроена покрытая тентом трибуна на полтора десятка рядов.
Слоны с дремлющими на них погонщиками выстроились на арене вдоль трибуны, и барственными кивками голов приветствовали рассаживающихся зрителей. Изредка кто-то из детей протягивал в сторону слона банан, и тот, вытянув хобот, с достоинством принимал подношение.
Увы! К тому времени, когда троица путешественников появилась у трибуны, передние ряды оказались забиты. Правда, благодаря нахрапистости Ознобихина, сдвинувшего группку иностранцев, они втиснулись на первый ряд, но воздуху на всех уже не хватало.
— Душно, — пожаловалась Лариса.
— Сейчас станет свободней, — пообещал Ознабихин, похоже, задавшийся целью исполнять все ее прихоти. Он выдернул из пакета объемистую связку бананов и призывно принялся помахивать ею перед расположившимся подле слоном. Тот неспешно приблизился, протянул предвкушающе хобот. И тут Ознобихин, дав ему понюхать лакомства, чем раздразнил аппетит, внезапно швырнул бананы через правое плечо в задние ряды. Разохотившийся слон немедля ломанулся следом. Зрители с визгом и воплями, подхватывая детей и давя друг друга, брызнули врассыпную. Лишь через несколько секунд оправившийся погонщик сумел укротить слона и заставить попятиться на место.
— Я же обещал, — гордый удавшейся рискованной шуткой, Ознобихин повел рукой вдоль опустевшего ряда. Так и не добравшийся до заветной связки слон злобно косил на них взглядом.
