– О, нет.
– Мне бы хотелось взять у вас интервью.
– О, нет.
– Почему?
– Нет.
– Вы заслужили доброе имя за спасение его жизни, мисс Марч.
– Я?
– Тот метод оживления – дыхание рот в рот, благодаря которому вы спасли Жюля Мендельсона. Вы научились его делать, когда работали официанткой в кафе «Вайсрой».
– Откуда вам это известно?
– Я был в вашем доме.
– Вы были? Когда?
– Я – тот, кто вызвал по телефону «скорую».
– Это были вы? Значит, тот парень был Сирил Рэтбоун, фельетонист? Это были вы?
– Совершенно точно.
– Послушайте, мистер Рэтбоун.
– Я слушаю.
– Я всегда думала, что умру от счастья, если обо мне напишут в вашей колонке, хоть разочек, но сейчас я этого вовсе не хочу, если вы даже упомянете мое имя.
– Думаю, нам надо встретиться.
– Нет.
– Но почему?
– Боюсь, я должна повесить трубку, мистер Рэтбоун.
Выдержка из колонки Сирила Рэтбоуна в «Малхоллэнде»:
В кафе распространяются слухи… Не по той ли причине миллиардера Жюля Мендельсона тайно перевезли из отделения реанимации «Крыла Мендельсонов» в Медицинском центре Седар-Синай в его горное поместье «Облака» в пятницу днем, что некая рыжеволосая красавица смогла проникнуть в его палату, переодевшись медсестрой?
У ворот больницы, а затем у ворот «Облаков» Паулина находилась рядом с Жюлем, держа его за руку и сохраняя приятное выражение лица, пока фотографы, освещая вспышками, снимали их сто или двести раз.
За воротами имения «бентли» снизил скорость и задним ходом направился к дому. Шофер Джим выскочил из машины и открыл дверцу. Первой вышла Паулина. Затем Джим помог выйти из машины Жюлю. Дадли, дворецкий, подбежал к машине, толкая перед собой коляску. Несколько минут Жюль стоял, опершись на трость, пока к нему не подкатили коляску. Слуги, наблюдавшие за ним из окон дома, не были готовы к столь изменившемуся облику хозяина. Он выглядел усохшим, совсем стариком, хотя ему не было еще шестидесяти лет.
Оказавшись, наконец, в доме, за закрытыми дверьми, Паулина продолжала сохранять то же спокойствие перед Дадли, как перед фотографами.
– Я бы выпила чаю, Дадли, – сказала она, стремясь избавиться от его присутствия до того, как он скажет что-нибудь сочувственное. – Уверена, мистер Мендельсон тоже хочет выпить, не так ли, Жюль?
– Да, да, прекрасно, виски, Дадли, и немного воды, – сказал Жюль. Цвет лица его был бледный, и он значительно потерял в весе. Когда он говорил, голос его был чуть громче шепота.
– Но для мистера Мендельсона виски налей совсем немного, Дадли, – сказала Паулина. – Я забыла спросить доктора Петри, можно ли ему пить спиртное.
– Подать в библиотеку? – спросил Дадли.
– Хорошо, да, прекрасно.
Оставшись одни в своем великолепном парадном холле, где лестница как бы парила в воздухе, а по стенам висели шесть полотен Моне и бело-голубые китайские вазы с орхидеями из их оранжереи, стояли у подножия лестницы, Жюль и Паулина посмотрели друг на друга.
– Я должен здесь немного отдохнуть, Паулина, – сказал он. – Иначе не смогу подняться по лестнице.
– Конечно. Сядь здесь. Олаф прибудет с минуты на минуту и отнесет тебя наверх.
– Представь, меня поднимают наверх, – сказал Жюль, покачав головой. – Я не хочу, чтобы ты видела, как он будет меня поднимать.
– Но ты же не захотел, чтобы тебя вынесли из больницы на носилках.
Он кивнул.
– Я хотел выйти из больницы своими силами. Всю жизнь я избегал прессы и не мог позволить этим сукиным сынам, чтобы они сфотографировали, как меня выносят на носилках. Я бы выглядел еще хуже, чем есть на самом деле.
Их глаза встретились. Каждый знал, что он чувствует себя намного хуже, чем изображается в
