Чего? Подвоха. Ждем, когда он скажет «шутка» и отведет меня в один из чудных ислингтонских ресторанов. Но нет, он распахивает дверь.
— Единственное место, где мне случалось есть пиццу, — чудесная маленькая траттория в предместье Флоренции, — лгу я, а перед глазами у меня встает груда пицц с ветчиной, которыми забит мой холодильник. Лили принесла их на прошлой неделе. «Так удачно вышло, дорогуша. Все вместе — по цене одной, потому что сегодня у них выходит срок годности. Но мы положим их в морозильник, и ничего с ними не случится. И каждая всего-то четыреста калорий»…
— Правда? А где именно во Флоренции? — Киаран подзывает официанта и требует столик на двоих. — Я всегда думал, что пицца там не так популярна, как в других итальянских городах. Конечно, не буду утверждать, что знаю все пиццерии Флоренции, хотя одна из них точно находится на Борго Сан-Лоренцо. Да? Ты имела ввиду Фьезоле? Или эту милую тратторию в Майано, всего в трех километрах от Фьезоле…
Боже! В следующий раз он покажет мне их на карте.
— О, полагаю, ты ее не знаешь. — Что-то подсказывает мне, что я иду по скользкой дорожке. Но отступать уже поздно.
— Ты так думаешь? Давай попробуем. Я три месяца работал официантом во Флоренции — еще в студенческие годы. Поэтому неплохо там ориентируюсь. — Похоже, Киаран завелся.
— Слушай, я не могу тебе сказать, — вдохновенно вру я. — Не хочу, чтобы ее разрекламировали. Я люблю ее как раз за уединенность. За то, что там нет никаких туристов. И вообще, не пора ли решить, что мы будем есть? — Я гляжу вменю, изо всех сил надеясь, что мое лицо не покраснело, как помидор, за время нашей непростой беседы.
Мы заказываем «Флоренцию», один салат, бутылку минеральной воды и один большой бокал «Фраскати» — для меня. Надо было сразу заказывать бутылку. Если долго сидеть — выходит дешевле.
Наконец Киаран сосредотачивает на мне пристальный взгляд синих глаз испрашивает, не могу ли я рассказать побольше о себе.
— Да что рассказывать? Мне двадцать восемь лет. Поступила в банк после того, как закончила университет. Изучала антропологию в Бирмингеме. Люблю вечеринки, стильную одежду и шампанское. Моя лучшая подруга-Джулия, ты видел ее в пятниц). Точка, конец истории.
— Да, она приятная девушка. А твои родители? — спрашивает Киаран. — Я, например, очень люблю свою мамочку, хотя, полагаю, она никогда не простит мне того, что я уехал из Ирландии.
Пора сменить тему. И побыстрее!
— А почему ты уехал? Я думала, Ирландия-сердце кельтской цивилизации. Движок Европейского союза. Там все хотят жить, и никто не желает ее покидать…
— Да как сказать… Я люблю Ирландию. Это же моя родина. Но когда я поступил в Бристольский университет, я внезапно понял, что мне нужно уехать. Я хочу сказать, в Ирландии были перспективы, но не на поприще финансов. И, по правде сказать, я не мог больше выносить этой клаустрофобии. Дублин очень тому способствует, понимаешь ли. Стоит пройтись по О'Коннелл-стрит, как столкнешься нос к носу с кучей знакомых. И некуда деться от всего этого…
— И от чего ты хотел бы куда-то деться? — Боже, Трикси. Снова скользкая тропка. Когда ж ты научишься думать прежде, чем раскрывать рот? Видно, никогда.
— Да не важно. Мы говорили о тебе. Где ты отыскала Лили? Она просто клад. (Святая правда. И этот клад стоило бы закопать… Почему он так вцепился в мою биографию?) Ты знаешь, она рассказала мне, как свести с ковра свечной воск. Промокательная бумага и утюг — проще пареной репы. Кто бы мог подумать, а?
— В этом вся Лили. Я полагаю, она вырезает все эти полезные советы из воскресных газет.
Честно говоря, уже не припомню, как мы с ней познакомились. — Я вынимаю из своей пиццы анчоус и аккуратно кладу на край тарелки. — Кажется, я знала ее всегда. Она прибирает квартиру, готовит еду и все такое. Я думаю, ей просто хочется чувствовать себя нужной… Ну и деньги, конечно. Она очень одинока, видишь ли. Муж сбежал от нее несколько лет назад.
— Что ж, кажется, она тебя очень любит. — Киаран вгрызается в свою пиццу. Надеюсь, в ней нет чеснока…
— Похоже на то.
— Бладхаунд сказал, что твои родители живут в Глостершире. (К вопросу о досье. Должно быть, он пустил по моему следу парочку агентов национальной безопасности.) Иначе сказать, тебе с самого рождения было предопределено работать в Сити.
— Что-то в этом роде, — бурчу я себе под нос.
— И готов поспорить, твоя мама состоит в «Женском институте».
— Да, не без того. Я все опасаюсь, как бы они в своем «Женском институте» не начали делать благотворительные календари. Знаешь, эти — с обнаженной натурой, у которой все, что положено, прикрыто цветами подсолнуха.
— Знаю. Ну и что такого? Хорошее дело. — Киаран запихивает в рот остатки пиццы и удовлетворенно похлопывает себя по животу. — Вот и славно. Не хочешь ли еще выпить?
Я киваю с большим энтузиазмом. Знала же я, что надо было заказывать бутылку.
— А то, что у нее аллергия на подсолнухи.
— Прости? — Киаран непонимающе глядит на меня.
— Ну, если она не сможет использовать подсолнухи, ей придется подыскать другой цветок, чтобы замаскировать все, что требуется. А на свете не так уж много цветов подходящего размера.
— Да ладно, как-нибудь обойдется. — Киаран оборачивается и делает знак официанту. — Зачем волноваться о том, чего, может быть, никогда не случится? Можно использовать хвойные породы или, скажем, лавр — ветки у них довольно-таки развесистые… Поговорим лучше о тебе. Надо полагать, детство твое сопровождалось наличием пони, балетной школы и гувернантки?
— Вроде того.
— Недостижимые высоты для бедного мальчишки из Рингсенда вроде меня. — Киаран выглядит несколько огорченным, хотя, может быть, это все из-за шпината, который он только что уронил себе на пиджак…
— Да брось! Что такое этот Рингсенд?
— Когда-то это были доки, хотя теперь, я полагаю, в Ирландии это склонны называть «строящейся гаванью». Так или иначе, жить там было непросто. Именно поэтому я так хорошо понимаю Лили. У нас много общего.
— Если бы она была здесь, она посоветовала бы тебе смыть этот шпинат холодной водой, чтоб пятна не осталось. — Я наблюдаю, как он обмакивает салфетку в стакан с минералкой и тщательно трет пиджак. — А как ты попал в Бристольский университет?
— Во всем виноваты Христианские братья. Они утверждали, что у меня гибкий ум… — Киаран отодвигает пустую тарелку. Боже милостивый! Он съел даже корки. Вот что значит настоящий мужчина. — Ладно, теперь, когда мы поели, хочу сообщить тебе одну новость. Яду-маю, ты останешься довольна.
Ура! Сейчас он признается мне в любви. Я улыбаюсь, хотя внутри нервы натянулись как струны. Он засовывает руку во внутренний карман пиджака и достает… листок бумаги.
— Я составил список потенциальных клиентов, которые могут заинтересоваться сделками. Некоторых я знаю еще с тех пор, как работал на Уолл-стрит и слышал, что им нужны займы.
Он замолкает и глядит на меня, широко улыбаясь. А я улыбаюсь в ответ. Полагаю, я должна быть чертовски ему благодарна, но отчего-то мне грустно. Итак, никакое это не свидание. Просто он решил меня облагодетельствовать. Хотя в настоящее время подобное развитие событий как нельзя более кстати. Я буду думать о работе, вместо того чтобы постоянно проверять автоответчик и проводить бессонные ночи, раздумывая, почему он не позвонил…
— Я думаю, тебе стоит съездить в Нью-Йорк, — прибавляет он, — и пообщаться с этими ребятами лично…
Внезапно я чувствую, как настроение начинает подниматься. Не знаю, как там «эти ребята», но я смогу собственными глазами увидеть магазины Пятой авеню, «Барнис», «Кальвин Кляйн», «Донна Каран»… Зачем нужен мужик, когда есть платяной шкаф и пустой чемодан?..
