жалости и к ним, и к нему самому.
В день празднества четверо представителей компании Шаретти двинулись по запруженным людьми улицам к пьяцца делла Синьория, где прошлой ночью собрали разукрашенные повозки. Тяжеловозы и волы должны были тянуть их по мостовой, и теперь повсюду лежали кучи свежего навоза. Друзья не солгали Годскалку, хотя и несколько преувеличили опасность: он и впрямь должен был изображать монаха на одной из подвод, но помимо набедренной повязки ему вручили еще длинный теплый плащ. Юлиус, шествовавший рядом, представлял римлянина. Доспехи его были сплошь усыпаны лепестками, ? это хихикающие девицы (увы, тщетно) пытались привлечь его внимание из какого-то окошка. Николас шел чуть позади, держа львиную голову подмышкой, и дружески болтал с ядовито-розовым Тоби. Разумеется, все это было чудовищно и смехотворно. Все прочие участники процессии красовались в мехах и в шелках, украшенные перьями и самоцветами. Приближенные семейства Медичи рассаживались на позолоченных повозках, где изображали свиту волхвов; и даже Тоби в шелковом костюме со страусиными перьями оказался в их числе. Так неужели Медичи, искушенные в дипломатическом протоколе, позволили хозяину Тоби представлять льва?
Монна Алессандра, наблюдая за Николасом из коридора, издала громогласный вздох. Перед выходом из дома Годскалк попытался зажать льва в угол и вразумить его. Николас выслушал с почтением, завязал на шее шнурок, поддерживающий мех, и бережно уложил длинный хвост на сгиб локтя. Взяв со стола львиную голову, он натер ей глаза манжетой.
? Думаете, мой вид будет оскорбителен для Медичи?
Годскалк пожал плечами.
? Они должны были послать вам другой костюм.
? Я отнес его обратно, ? пояснил Николас. ? Понимаете ли, мой господин ? Козимино, а не его дедушка.
На это капеллану было нечего сказать. Умен… Умен, как самый ловкий из торговцев. Такой острый, что того и гляди ? порежется…
Когда они выбрались на пьяцца делла Синьория, лошади еще не тронулись с места, и с повозок, простоявших тут всю ночь, только начали снимать покрывала. Внезапно пошел дождь. Шум толпы и визгливые голоса тосканских актеров внезапно перекрыли призывные вопли организаторов шествия, доносившиеся из четырех или пяти разных мест, хриплые и грубые, словно воронье карканье. Тоби исчез, ? его уволок за собой какой-то парень в ливрее Медичи. Юлиус двинулся следом.
? А вот это, наверное, для нас, ? заметил Николас. Платформа, последняя из четырех, стояла между желтым палаццо Республики и соседним зданием, с которым составляла прямой угол. Тюрьма, крепость, дворец Совета, ? палаццо затмевал собой все серое небо. Его резные укрепления и башня возносились так высоко, что едва не растворялись в облаках, и откуда-то с небес доносился колокольный звон. Понемногу шум внизу утих, а затем принялся нарастать вновь. На огромной подводе Годскалк вскоре обнаружил место, засыпанное песком, с нарисованной пещерой и пальмой. Взобравшись по ступеням, он пролез внутрь, чтобы укрыться от дождя; там уже сидели двое других отшельников.
? Где лев? ? внезапно послышался голос снаружи. Священник вновь выполз из пещеры.
Лев стоял, прислонившись к соседней платформе, и небрежно помахивал хвостом, переброшенным через руку. На повозке возвышалось нечто очень большое, закрытое тканью; там трудились какие-то рабочие, то и дело обмениваясь взволнованными репликами с Николасом. Дождь капал ему на лицо. Не замолкая ни на миг, он надел львиную голову, и теперь его голос доносился изнутри, гулкий, как из бочки. На платформе мужчина в потрепанной черной шапочке, размахивая руками, внезапно подошел к самому краю. Двое рабочих, стянув покрывало, явили взорам собравшихся огромную терракотовую статую святой Анны на скале, с площадками для актеров. Четвертый мужчина, перегнувшись через колено изваяния, пытался вновь натянуть на него ткань. Человек в черной шапочке свирепо уставился на Николаса.
? Мой Марцокко! ? воскликнул он вдруг.
Фламандец любезно снял львиную голову. Мужчина проследил взглядом за каплями, падающими с мокрой шерсти и усов, и уставился прямо в глаза льву, который теперь выглядывал из-под мышки владельца. Говоривший оказался почти так же стар, как его шапка. Пожелтевшее лицо цветом напоминало камни палаццо, а седые усы с одного бока были испачканы коричневой краской.
? Монсеньор? ? обратился к нему Николас.
? Кто сделал тебе эту голову? ? спросил старик. ? Ты не имеешь на нее права.
? Почему? ? Фламандец был удивлен.
? Она моя!
Взяв львиную голову в обе руки, Николас протянул ее вверх.
? Тогда позвольте вернуть ее вам.
Однако старик даже не шелохнулся. Человек, сидевший на коленях у святой Анны, заслышав этот спор, внезапно бросил натягивать ткань и подошел ближе. Двое рабочих удалились, спрыгнув с платформы. Наступило молчание.
На другом конце площади в подводы уже впрягали лошадей. Маленький негритенок, ведущий на поводке леопарда, ненадолго задержался у платформы Годскалка, и леопард присел, оттопырив зад. Тут же у колеса образовалась лужица. Мальчик, подергав за поводок, потащил животное вперед. Первая повозка была битком набита важными персонами, и среди них ? некий человек явно восточного происхождения, показавшийся Николасу смутно знакомым. Когда леопард запрыгнул на повозку, все они поспешно отпрянули.
У платформы со святой Анной фламандец, вывернув шею, покосился на поблескивающее колесо рядом с Годскалком.
? Какая незадача! Это может привлечь других леопардов, ? промолвил он.
При этом перед собой, с терпением Саломеи, предъявляющей свой поднос галилейскому тетрарху, он по-прежнему держал львиную голову.
Никто ее так и не взял, но более молодой ремесленник, присоединившийся к старшему, нагнулся, переводя взгляд с головы на Николаса. Грязное лицо незнакомца казалось сухим и жилистым, словно моток бечевы.
? Нет, нет, нет, ? сказал он внезапно. ? Оставьте голову себе. Он просто имел в виду, что ее скопировали с его Марцокко. Марцокко… лев, гражданский символ Флоренции в церкви святой Марии. Это его скульптура.
? Я так и сказал, ? заметил старик. ? Это моя голова, моя! Пусть он заплатит.
? Так монсеньор ? скульптор? ? воскликнул Николас, опуская руки.
Помощник обратился к ваятелю:
? Маэстро, процессия скоро двинется. Нам больше не удастся сохранить ее сухой. ? Вдвоем они обернулись к святой Анне, по золоченой груди которой вовсю колотил дождь.
? Маэстро! ? вдруг послышался возглас фламандца. ? Лев Марцокко! И как я сразу не догадался?
? Неважно, ? бросил скульптор через плечо и, вновь нахмурившись, уставился на статую.
? Ваши врата, ? задумчиво промолвил Николас. ? Врата в рай, ? так их называли.
? Это Гиберти, ? возразил тот, что помоложе, нахмурившись.
? Ваш купол, ? поправился Николас. ? Парящее чудо непревзойденной конструкции…
? Вы говорите о Брунелески, ? вновь поправил младший и виновато покосился на скульптора.
Фламандец взглянул на статую и понизил голос:
? Неужели это…
? Да, это работа мастера, ? подтвердил жилистый незнакомец.
? Но…
Бородач обернулся.
? Но ? что, сын свиньи?
? Голова, ? пояснил Николас робким голосом. ? Голова… торс… и расстояние от колена до лодыжки…
? И что такое? ? возмутился скульптор. ? Дамиан… Витрувий… Ты ведь о них никогда и не
