103 Каким дикаркам или сарацинкамДуховный или светский нужен бич,Чтоб с голой грудью не ходить по рынкам?106 Когда б могли беспутницы постичь,Что быстрый бег небес припас их краю,Уже им рты раскрыл бы скорбный клич;109 Беда, — когда я верно предрекаю, —Их ждет скорей, чем станет бородатИной, кто спит сейчас под «баю-баю».112 Но не таись передо мною, брат!Не — только я, но все, кто с нами рядом,Глядят туда, где свет тобой разъят».115 Я молвил: «Если ты окинешь взглядом,Как ты со мной и я с тобой живал,Воспоминанье будет горьким ядом.118 От жизни той меня мой вождь воззвал,На днях, когда над нами округленнойБыла (и я на солнце указал)121 Сестра того.[1005] Меня он в тьме бездоннойПровел средь истых мертвых, и за нимЯ движусь, истой плотью облеченный.124 Так я поднялся, им руководим,Всю эту гору огибая кружно,Где правят тех, кто в мире был кривым.127 Он говорит, что мы дойдем содружноДо высоты, где Беатриче ждет;А там ему меня покинуть нужно.130 Так говорит Вергилий, этот вот(Я указал); другой — та тень святая,Которой ради дрогнул ваш оплот,133 Из этих царств ее освобождая».ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ1 Ход не мешал речам, и речи — ходу;И мы вперед спешили, как спешитКорабль под ветром в добрую погоду.4 А тени, дважды мертвые на вид,Провалы глаз уставив на живого,Являли ясно, как он их дивит.7 Я, продолжая начатое слово,Сказал: «Она, быть может, к вышинеИдет медлительней из-за другого.10 Но где Пиккарда,[1006] — скажешь ли ты мне?А здесь — кого бы вспомнить полагалосьИз тех, кто мне дивится в тишине?»13 «Моя сестра, чьей красоте равняласьЕе лишь благость, радостным венцомНа высотах Олимпа[1007] увенчалась».16 Так он сказал сначала; и потом:«Ничье прозванье здесь не под запретом;Ведь каждый облик выдоен постом.19 Вот Бонаджунта Луккский,[1008] — и при этомОн пальцем указал, — а тот, щедрей,Чем прочие, расшитый темным цветом,[1009]22 Святую церковь звал женой своей;Он был из Тура; искупает гладомБольсенских, сваренных в вине, угрей».[1010]
