31 Так смолк и демон Цербер грязнорылый,Чей лай настолько душам омерзел,Что глухота казалась бы им милой.34 Меж призраков, которыми владелТяжелый дождь, мы шли вперед, ступаяПо пустоте, имевшей облик тел.37 Лежала плоско их гряда густая,И лишь один, чуть нас заметил он,Привстал и сел, глаза на нас вздымая.40 «О ты, который в этот Ад сведен, —Сказал он, — ты меня, наверно, знаешь;Ты был уже, когда я выбыл вон».43 И я: «Ты вид столь жалостный являешь,Что кажешься чужим в глазах моихИ вряд ли мне кого напоминаешь.46 Скажи мне, кто ты, жертва этих злыхИ скорбных мест и казни ежечасной,Не горше, но противней всех других».49 И он: «Твой город,[170] зависти ужаснойСтоль полный, что уже трещит квашня,Был и моим когда-то в жизни ясной.52 Прозвали Чакко[171] граждане меня.За то, что я обжорству предавался,Я истлеваю, под дождем стеня.55 И, бедная душа, я оказалсяНе одинок: их всех карают тутЗа тот же грех». Его рассказ прервался.58 Я молвил: «Чакко, слезы грудь мне жмутТоской о бедствии твоем загробном.Но я прошу: скажи, к чему придут61 Враждующие в городе усобном;И кто в нем праведен; и чем раздорЗажжен в народе этом многозлобном?»64 И он ответил: «После долгих ссорПрольется кровь и власть лесным доставит,А их врагам — изгнанье и позор.67 Когда же солнце трижды лик свой явит,Они падут, а тем поможет встатьРука того, кто в наши дни лукавит.70 Они придавят их и будут знать,Что вновь чело на долгий срок подъемлют,Судив сраженным плакать и роптать.[172]73 Есть двое праведных, но им не внемлют. [173]Гордыня, зависть, алчность — вот в сердцахТри жгучих искры, что вовек не дремлют».76 Он смолк на этих горестных словах.И я ему: «Из бездны злополучийВручи мне дар и будь щедрей в речах.79 Теггьяйо, Фарината, дух могучий,Все те, чей разум правдой был богат,Арриго, Моска или Рустикуччи, —82 Где все они, я их увидеть рад;Мне сердце жжет узнать судьбу славнейших:Их нежит небо или травит Ад?»85 И он: «Они средь душ еще чернейших:Их тянет книзу бремя грешных лет;Ты можешь встретить их в кругах дальнейших.[174]
