– Даю, только расскажи, что обещал.
Паскуале молча прислушивался. Марта играла с Бианкой.
– Так вот, когда Якопо пришёл к нам из Венеции, он говорил, что встретил на набережной… этого, как бишь его… резчика?
– Дядю Джузеппе? – подсказал я.
– Вот, вот, его самого. Он сказал: если увидишь мальчишку – Джузеппе, – который у меня работал, скажи, что ко мне приходила его сестра… Она плакала…
– Плакала?
– Да. Она тебя разыскивала. Тётка Теренция послала её к резчику…
– Ну, ну?
– Она хотела взять тебя к себе… Она вышла замуж за стекольного мастера и стала теперь важная, богатая – твоя сестра. И они уехали совсем из Венеции…
– Куда же они уехали?
– Важный барин дал ему много денег – этому стеклоделу, – чтобы он устроил ему стекольную фабрику на чужой стороне. Они и уехали…
– Но куда же, куда?
– А я почем знаю… Якопо знал, да забыл…
Я сидел, как одурманенный. Урсула разыскивала меня, Урсула хотела взять меня к себе… Если бы я не ушёл тогда из Венеции, я жил бы теперь у моей сестры, а не скитался бы один-одинёшенек по чужим людям… Тоска защемила мое сердце.
– Везет тебе! И всегда везло! – вдруг злобно сказал Пьетро. – Там, в Венеции, за тебя сумасшедший синьор деньги платил ни за что ни про что… Тут ты живёшь у кукольника – как сыр в масле катаешься… И ещё сестра тебя разыскивает, хочет к себе взять… Счастливчик, – видно, в сорочке родился!
Я посмотрел на него. Злые слёзы стояли у него в глазах. Мне и в голову не приходило, что я счастливчик… Но Пьетро… Пьетро был уж совсем один, на чужой стороне. Пускай он возьмет моего Пульчинеллу. Я протянул ему куклу…
– А где же колпачок? – спросил Пьетро. Паскуале достал колпачок и балахончик Пульчинеллы, отвязал нитки и стал переодевать куклу. Он без слов понял, за что я заплатил Пьетро своим Пульчинеллой.
– Это ещё что? – вдруг загремел над нами голос мейстера Вальтера. – Чьи это шутки? Зачем ты переодеваешь Кашперле?
– Я отдал его Пьетро… – заговорил я.
– Отдал Кашперле? Да ты с ума сошёл? Чтоб я позволил… – Мейстер Вальтер выдернул куклу из рук Паскуале, – … лучшую куклу отдать из театра? Дудки!
Я хотел рассказать мейстеру обо всем, но вдруг все немецкие, слова вылетели у меня из головы… Я схватил его за руку, он оттолкнул меня, и я заорал так, что сам испугался своего голоса. Тут перед мейстером очутилась Марта.
– Дай, дай сюда Кашперле, отец! – крикнула она. – Иозеф должен отдать его этому мальчику! – У Марты сверкали глаза, а голос был такой настойчивый, что мейстер выпустил куклу из рук.
– Я слышала, я поняла… этот мальчик принёс им вести с родины… – говорила Марта. – А Кашперле вовсе не наш, Иозеф сам его сделал… Иозеф заслужил это, отец… – Тут Марта заплакала.
– Ну ладно, дочка, будь по-твоему. Не сердись, Иозеф. Кукла по праву твоя, а не моя. Уж очень мне жаль было выпускать из театра такого славного актёра. – Мейстер Вальтер положил мне на плечо свою широкую ладонь.
– Я сделаю вам другого Кашперле, мейстер Вальтер, – собрав последние силы, сказал я. Потом темнота хлынула мне в глаза, и я забылся.
… Баронессочка в паре с Бианкой танцевала менуэт. Я шарил по полу, ища Геновеву. Из темноты выплыло лицо мсье Дюваля. «Я знаю, куда уехала Урсула! Пойдём!» – сказал он. Я уж хотел было идти, как вдруг крючконосый судья в серебряных очках поволок меня на виселицу. Я знал, что надо накинуть ему на шею петлю, а самому удрать, как делает Пульчинелла, когда сбир тащит его на виселицу, и для этого я превратился в Пульчинеллу. Сломанный подбородок ужасно болел у меня. Нитки больно дергали руки и ноги, особенно меня мучила спинная нитка. Она вонзалась в спину, как раскалённое железо. Я старался задрать голову и посмотреть, кто держит мою вагу и безжалостно треплет меня. Наверное, это кто-нибудь из маленьких гостей баронессочки так озорничает. А я должен был узнать, куда уехала Урсула.
– Эй, полегче там! Не дергайте! Это вам не игрушки! – крикнул я.
– Пеппо, миленький, лежи спокойно… скоро приедем, – жалобно ответил Паскуале.
Открыв глаза, я видел над собой зелёные ветки и ясное небо, а потом опять наступала темнота. Толчки и дерганья терзали меня. Наконец боли унялись, я очутился в гондоле и тихо поплыл в сияющую даль лагуны.
Я был долго болен горячкой. Закутанного в платки, меня повезли на тележке в Фридрихсталь, где наш театр собирался играть. Дорога была неровная, тележку трясло и подбрасывало, а мне казалось, что меня дергают за нитки. Зато как хорошо было потом выздоравливать!
Лето наступило теплое. Липы шелестели вокруг хорошенького домика, где мы остановились у родных фрау Эльзы. Я лежал в маленькой каморке на чердаке. В мое оконце доносился запах сена и жужжа залетали пчелы. Фрау Эльза ухаживала за мной, добрая и спокойная, как Урсула. Марта не уставала слушать мои рассказы о том, как я добывал Геновеву из замка, как попался сельскому сторожу и как мейстер Вальтер освободил меня из арестного дома. Её восхищенные глаза говорили мне, что я – герой. Паскуале прибегал ко мне с полевыми цветами в руках, а однажды притащил даже маленького скворца с помятым крылом. Скворец ел хлебные крошки и скоро стал совсем ручной. Мейстер Вальтер шутил:
