Поскольку он оставлял свою машину в пустынном переулке недалеко от зала, я мог устроить там засаду, дождаться его и прикончить, не подвергаясь большому риску… Только надо позаботиться о таком алиби, которое невозможно проверить, иначе, если вдруг подозрение падет на меня, я способен запутаться, отвечая на вопросы полиции.
Назавтра я так и не нашел решения проблемы; кроме того, я уже не испытывал ни малейшего желания убивать Жо. Был погожий день, по радио со всей неистовостью звучала цыганская музыка, Артуро, не выпуская из рук пылесоса, напевал, Кати подшивала муслиновые занавески… Все было просто и спокойно.
Я не испытывал ни ненависти, ни чувства уязвленной гордости. Мне было наплевать на бокс и на то, какую гадкую шутку он со мной сыграет. В конце концов, разве я не добился всего? Я богат, я люблю женщину, которая отвечает мне взаимностью, я знаменит… Мне тридцать четыре года… Чего еще желать?
Избежав роль жертвы, я прослыву хитрецом… Почему бы не уступить потихоньку свое звание Жо, раз уж так распорядились всемогущие силы, и не удрать, отправившись в кругосветное путешествие? Я был уверен, что с помощью моей маленькой учительницы смогу заняться журналистикой… Ну-ка, весьма неплохая идея… А что, если связаться с какой-нибудь крупной газетой, поинтересоваться, что они об этом думают?
Кати пришла в восторг, увидев мое сияющее лицо.
— Ах, любимый, — она бросилась ко мне на шею, — как я рада видеть тебя таким!..
Я сел завтракать. Артуро, следуя моим распоряжениям, положил на стол газеты. Я раскрыл какую-то из них, — разумеется, на спортивной странице. О матче уже почти не писали, разве что упоминая о предстоящей встрече…
Я начал читать статью одного весьма известного журналиста. И мое хорошее настроение мгновенно улетучилось. Ко мне вернулась нетронутой моя вчерашняя ненависть.
Этот бумагомаратель писал:
«Новая встреча лишь подтвердит нашу уверенность в том, что Жо Андрикс непобедим. Он отберет звание у Тражо, как захочет и когда захочет; если только, разумеется, не проявит к своему старшему товарищу того трогательного сочувствия, что и в прошлый раз».
Я не спеша дочитал статью до конца. Сквозь строчки перед моим взглядом проступала картина убийства. Она четко выстраивалась… Я видел ее, будто на экране, которым послужил этот газетный лист.
Все устраивалось, одно следовало за другим… На любое из возражений, которое вызывал у меня мой план, я находил немедленный ответ… Я обретал свободу. Мой мозг, в течение пятнадцати лет не знавший отдыха от бокса, порождал наконец нечто замечательное. Я гордился собой…
Надо было действовать побыстрей. Я не мог жить с этим планом и дальше. Я должен был выпустить его наружу.
Но вначале следовало создать у Голдейна и Бодони впечатление, будто я смирился с происходящим.
Покончив с кукурузными хлопьями, я приступил к делу. Вначале позвонил этой сводне, Голдейну. Он рано приходил в контору, будучи из тех, кто постоянно боится пропустить звонок или визит, сулящий выгодное дело.
— Алло! Голдейн?
— Я слушаю…
— Это Тражо…
— Ах, вы!..
— Извиняюсь за вчерашнее, я был на взводе… И потом утро вечера мудренее. Думаю, я действительно не стану сразу же уходить с ринга. Но только после моего последнего матча в качестве суперзвезды я хотел бы немного поработать за границей… Понимаете? Чтобы здесь обо мне потихоньку забыли… Вы смогли бы это устроить?
Он заюлил, готовый простить мне все на свете.
— Ну конечно, Боб, ну конечно, мой дорогой друг, я считаю, это хорошая идея. Что бы вы сказали о Южной Африке? Там мне обещают за боксеров золотые горы… С вашим именем вы сможете заработать по максимуму!
— Согласен, обожаю негритосов. Разумеется, жена поедет вместе со мной, предусмотрите это в контракте…
Он расхохотался, что напоминало по звуку, будто швырнули на железный лист лопату навоза.
— Разумеется, праведник вы этакий! Значит, поедете?
— Ну да. В сущности, развеюсь… К тому же я всегда любил путешествовать.
— Заключу контракт, пока вы еще чемпион Европы, — это позволит мне удовлетворить мой аппетит.
— Еще не родился человек, который мог бы вам его испортить!
От этих слов он страшно развеселился.
— Черт возьми, Тражо, я всегда знал, что вы человек солидный. Вот увидите, сколько еще деньжат вы заработаете после…
— А уж вы!
Затем я позвонил Бодони. Он только что проснулся. Я изложил ему суть дела и сообщил, что принимаю предложение Голдейна, если не последует определенных возражений с его стороны. Бодони сказал, что это прекрасная идея.
— Тебя ничто не грызет, Боб? — спросил он в какой-то момент, проявив поистине женскую интуицию.
— Ну, сказать вам, чтоб я был счастлив… В конце концов…
— Ты правильно поступаешь!
— Надеюсь!
— Можешь мне поверить. Через это нелегко пройти, но в жизни есть более важные вещи!
Хотел бы я знать какие…
— До скорого, Бодо.
— Эй, послушай… Тебе будет очень неприятно, если я напрошусь к вам в воскресенье на обед?
— Напротив!
— Мне нужно проветриться. В спортивных залах в итоге только легкие коптишь!
— До воскресенья…
— Поговорим о будущем…
— Вот именно!
Но, повесив трубку, я сквозь зубы прошептал:
— Нет, Бодо, в воскресенье мы наверняка будем говорить о прошлом!
Во второй половине дня я отправился в Париж. Но на автомобиле доехал лишь до следующей железнодорожной станции, а там, оставив его, сел в поезд и прибыл в столицу. Прежде всего я приобрел клетчатую кепку и темные очки. Засунув в рот целую пачку жевательной резинки и не переставая жевать, явился в бюро проката автомобилей…
Я изобразил потрясающий американский акцент. Это было совсем нетрудно, поскольку я прожил некоторое время в Штатах, когда выступал в турнире «Золотые перчатки», и вполне сносно говорю по- английски.
Итак, размахивая пачкой долларов, я потребовал машину.
Мне предложили почти новый «ситроен», модель «4СВ», и я согласился… Но требовался мой паспорт… Я сказал, что паспорт в отеле, и пообещал его принести, когда буду возвращать машину. Крупная сумма в долларах, оставленная мной в качестве залога, произвела сильное впечатление… Назвавшись Джеймсом Спрингом, я указал отель «Скриб»…
