Она выпрямилась, рыдания внезапно прекратились, я увидел, как сквозь слезы сверкнул ее взгляд.
— Я запрещаю тебе так говорить о нем, Боб! Ты не имеешь права…
— Но…
Она подошла к двери, проверила, нет ли поблизости лакея, и заперла дверь на ключ.
— Теперь я знаю, что ты его убил! У меня есть доказательство! Ты меня слышишь, Боб! Доказательство!
Опять! У меня больше не было сил… Все вокруг завертелось…
— Умоляю тебя, Кати, замолчи… Мы сойдем с ума, неужели ты не понимаешь? Ты с самого начала вбила себе в голову эту мысль и…
Она спрыгнула с кровати и подбежала к шкафу… Я увидел на плечиках свое пальто… То, которое еще сегодня утром находилось в голубятне… Вспомнил о запачканном кровью гаечном ключе, оставленном в кармане.
Мне нечего было сказать, абсолютно нечего. Все слова улетучивались у меня из головы, а я превращался в льдину — белую, холодную, скользкую, ровную.
— Сегодня утром, когда ты ушел, мне вдруг ужасно, захотелось поговорить с тобой… Я бросилась тебя искать, заглянула в голубятню…
Я слушал ее с невозмутимым видом. У меня было ощущение, будто она рассказывает какую-то гнусную историю, но ко мне эта история не имеет никакого отношения.
— Послушай, Боб… Ты меня слышишь?
Я заставил себя утвердительно кивнуть.
— Я почувствовала, что ты убил Жо еще до того, как сообщили о его смерти. Видишь ли, когда столько лет живешь вместе с человеком, которого любишь, следуя за ним как тень, не отходя от него ни на шаг, то проникаешься его мыслями, чувствами, понимаешь?
— Да, Кати…
— Вчера, когда ты пришел и я увидела…
— Ты уже говорила об этом…
— Не перебивай меня! По твоему виду я поняла, что ты совершил нечто такое… Нечто ужасно серьезное…
— Ах так?
— Да… И когда по телевидению сообщили о… о гибели Жо, я ни секунды не сомневалась, что это ты его убил!
Наступило длительное молчание. Я поглаживал шелковистую бахрому покрывала, по-прежнему не зная, что сказать… Я ждал конкретного вопроса, и он последовал:
—
Я задумался.
Теперь я уже и сам не знал толком почему.
— Понятия не имею, Кати. У меня возникла потребность…
— Все твоя гордыня!
— Не говори так, Кати…
Она разглядывала меня с каким-то недоверием во взгляде.
— А я знаю, что толкнуло тебя на убийство… Ты испугался второго матча. Тебе это показалось единственным решением, не так ли, Боб?
— Возможно…
— Ты… Такой, однако, храбрый…
— Пойми, Кати, я боялся не его ударов, а своего поражения… Мне казалось, что после этого я… я не смогу больше жить…
— И тогда ты решил, пусть лучше умрет он?
— Да. Я люблю жизнь, потому что есть ты… Ты не можешь знать…
— Почему же, я знаю… Я тоже люблю жизнь, потому что у меня есть ты, Боб.
Мне были неведомы ее мысли.
Она вовсе не была напугана… Самое главное, я не внушал ей отвращения.
— Что ты думаешь обо мне, Кати?
— Я разочарована, Боб. Я верила, что ты сильнее…
— Ты…
— Что «я»?
— Ты не боишься?
Она удивилась.
— Боюсь? Почему, ты думаешь, я должна бояться?
— Убийцы внушают страх… обычно!
— Другим, наверное! А ты, ты мой собственный убийца…
— Ты по-прежнему любишь меня?
— Думаешь, преступления достаточно, чтобы разлучить нас? Даже если бы ты убил меня, Боб, между нами ничего не изменилось!
Я крепко прижал ее к себе. Ее любовь меня очищала, мне словно отпускались мои грехи.
— Ты любишь меня! Любишь!
— Да, Боб… Навсегда. И я осознаю всю значимость этого слова!
— Ты бы хотела, чтоб я явился с повинной?
Она отстранилась.
— У меня было желание просить тебя об этом, когда я догадалась о… о том, что произошло. Это казалось мне единственно возможным решением. Только лучше не надо… Я не чувствую в себе достаточно сил…
— Скажи, Кати… Что же мы будем делать с этим преступлением? Ты не думаешь, что оно встанет между нами, словно преграда? Истерзает нас?
— Поживем — увидим…
— Угрызения совести, должно быть, действительно существуют, раз все о них говорят.
— Возможно, это всего лишь пугало, установленное моралью на границах зла…
— Не знаю. Мне кажется, сам, один, я смог бы забыть о своем поступке… Но теперь, каждую минуту, стоит тебе задуматься, у меня возникнут подозрения, что ты думаешь именно об этом, и мне станет страшно. Или же наоборот, ты будешь считать, что меня неотступно преследует…
Она положила руку мне на плечо.
— Боб, ты не должен бросать бокс!
— Что?!
— Только в этом случае мы сможем преодолеть то, что случилось с нами, поверь.
Я не совсем понимал. Иногда ее посещали довольно странные мысли.
— Нет, — прошептал я, — я больше не в состоянии… Теперь со мной справится и любитель!
— Это тебе кажется… Ты только возьмись, Боб…
— Нет, невозможно!
— Уж не струсил ли ты?
— Кати!
— Я не хочу, чтобы ты испытывал страх, дорогой. Страх — это мой удел. Мы с тобой — совершенная пара, потому что из нас двоих дерешься ты, а я дрожу… Мы не можем поменяться ролями!
— Но я ничего не могу поделать с этим страхом, Кати, ты и представить не можешь…
Вдруг ее лицо стало строгим, я еще никогда не видел ее такой.
— Ну что ж, Боб, как хочешь… Надеюсь, однако, что все получится.
Я бы хотел о многом ее расспросить, но у меня не хватило смелости.
На какой-то момент все будто стало зыбким, ненадежным, но потом Кати смягчилась и провела своей нежной, исцеляющей рукой по моей несчастной голове.
— Отныне я твоя соучастница… Не правда ли, это самая прекрасная участь, которая может постичь
