— Нет, конечно, — соглашается Берю.
Он выдергивает вставную челюсть, чистит ее и, снова расставив стулья в своей столовой, продолжает:
— Почему ты вообразил себе, будто эту секс-бомбу разрядили, чтобы она больше нигде не взрывала? А может, как раз наоборот, ее лишили праздника жизни, потому что ОНА решила выйти из игры? Тогда это меняет всю историю, помнишь, как в той египетской басне, когда Клио[14] патриоту показывает свой беспечный нос.
Я ликую.
— Берюрье, милый мой, если бы хоть раз ты в этом году умылся, я бы тебя расцеловал за эти слова!
Действительно, это меняет всю историю. В зависимости от мотива убийства, дело можно рассматривать с двух противоположных точек зрения.
Пино покашливает. Он завидует поздравлениям, которые заслужил его напарник. Он тоже любит лавры победителя.
— Нечему особенно радоваться, — брюзжит он. — Нет, это потрясающе, предприняв такие поиски, мы не нашли ни типа с поезда, ни «мерседеса».
Он противно, по козлиному, смеется.
— Я, послушайте меня, я когда-то знавал одну Мерседес. Она танцевала в «Сфинксе» Это была не женщина — ураган: когда я в первый раз поднялся к ней, она мне устроила такой скандал…
— Короче, — испускает звук Берю, который хочет вернуть себе инициативу, — если мы желаем подвести итог, то надо сказать следующее, или это службы штатников шлепнули Грету, и тогда, естественно, расследование будет безрезультатным, или удар нанесен бандой Греты — и все мы шляпы, как это утверждает Старик!
— Вот замечательно сформулированное уравнение с двумя неизвестными, — говорю я. — Только могу тебя заверить в одном, Толстый: штатники не подкладывали бомбу своему послу! Из этого следует, что банда Греты реально существует.
— Ты прав, — соглашается Жиртрест, — значит, ошибки нет, просто все мы ж…
Сделав это заявление, носящее отпечаток самоуничижения, он возвращается к оставленной туфле.
— Замкнутый круг, — вздыхаю я. — Эти типы с поезда как будто растворились во мраке. И все же они где-то есть!
Берю высасывает остаток литровки, кокетливыми движениями вытирает губы рукавом куртки и объявляет, что не может врубиться, где здесь собака зарыта; для ее праха это большая удача.
Именно в эту минуту Пино поднимает личную гвардию. Мой милый пластинчатожаберный бросает в бой все свои серые клетки. Он такой — старый Пиноккио. Последнее ура, последнее тик-так, последнее чуть-чуть!
— Тоньо! Ты наводишь меня на кое-какие мысли, говоря, что они где-то есть.
— Мне нравится равновесие твоей фразы, продолжай!
— Твой «мерседес» и твоего приятеля искали в Париже, искали в провинции. Их искали за границей…
Он останавливается, как старый кошак, у которого закружилась голова на краю водосточного желоба.
— Кончай!
— Он даже не знает, чем закончит, — ухмыляется отвратительный Берю. — Ты что, не видишь, что он поплыл.
Пино артачится. Он пылко и красноречиво заявляет, что за ним есть кое-какое прошлое! И что, если кое-кого и зовут Берюрье, он не может себе позволить насмехаться над таким достойным человеком, карьера которого…
— О! Заткнись! — грохочу я. — К чему клонишь, Пино?
— Я клоню к одному очень важному факту, тому, на который ты не обратил внимания, Сан-А! Перед происшествием в поезде ты видел, что «мерседес» подавал сигналы фарами…
— Ну, дальше?
— По-твоему, это был сигнал разделаться с малышкой?
— Без сомнения!
— Хорошо, я предложу тебе только одно возражение, комиссар из большой деревни:
Я смотрю на Берю, Берю смотрит на меня, мы смотрим на Пино. Пино смотрит на свои пожелтевшие от никотина ногти. Торжественная минута молчания.
— Пинюш, — проговариваю я, — ты, как всегда, на высоте!
— Подожди, я продолжаю…
Артист не устал. Он работает под куполом без страховки.
— Ты говоришь, что девушка не видела сигналов?
— Нет, она видела сигналы. Потому что надо знать правила грамматики.
— И ты еще хочешь, чтобы мы серьезно это обсуждали, — сетует кавалер родной речи.
— Прошу тебя, извини, продолжай.
— Если девушка поднялась по сигналу, это значит, что она его ждала?
— Да.
— Но она не ожидала того, что с ней случилось?
— Нет!
— Значит, ее убедили в том, что произойдет что-то другое?
— Возможно.
— И были определенные причины для того, чтобы это что-то произошло именно в этом месте, а не в другом?
— Ты увлекаешь меня все больше и больше, Пино.
Преподобный открывает ящик и выдирает из него дорожную карту. Он раскладывает ее на своих корнишонах.
— Подойдите! — говорит он нам.
Мы покорно становимся у него по бокам. Пинюш явно заслуживает того, чтобы вставить его в раму, клянусь вам! Если бы вы его видели красные опаленные огнем окурков усы, слезящиеся глаза слишком длинный нос и жалкий… Да, если бы вы его видели, вы бы склонили головы перед пятьюдесятью годами честной и верной службы.
— В первый раз, когда я стал размышлять над этой проблемой — заводит он.
— А, так ты уже думал над этим?
— Естественно. Это мой профессиональный долг. Итак, когда я в первый раз занялся этой дилеммой, то сначала подумал что покушение было совершено в этой точке пути потому что дорога идет вдоль железки, что позволило нападавшим смыться на машине.
— Хорошо придумано.
Его указательный палец, узловатый и короткий, скользит по черным извилинам пути Париж — Ренн.
— Но, посмотрите, здесь нет недостатка в местах, где автострада и железная дорога идут совсем рядом. Тогда почему именно здесь, а не где-нибудь в другом месте, скажете вы?
— Действительно, мы скажем тебе это, Пино.
— А я отвечу потому что, после того как дело сделано, авто должно развернуться другим бортом и вернуться на базу. И чем большее расстояние оно должно проехать, тем больше риск быть замеченным.
— Ты на правильном пути дружище — подбадриваю я, — давай, мы следуем за тобой в соседнем вагоне.
— Вывод. КП этих мерзавцев находится недалеко от места нападения! Вот к чему я клонил с самого
