— Знаю! — без ложной скромности подтвердила толстуха.
Я обернулся к хозяевам. Вопрос, который я собирался им задать, был очень серьезный. Если они ответят утвердительно, то можно будет, почти не сомневаясь, записать их сына в убийцы. Не правда ли, ужасно требовать от матери доказательство такого рода? Пользоваться ее неведением… Но служба есть служба.
— На вашем сыне, когда его арестовали, был этот пиджак?
Материнский инстинкт заставил мадам Надисс насторожиться. Она замялась. Сделала вид, что сомневается, уже мотнула головой. Но мужчины, вы же знаете, какие они обормоты? Болтуны, простофили, вечно лезут, куда их не просят!
Жан Надисс глянул на портрет сыночка и каркнул во все горло:
— Точно! Блейзер… Помнишь, золотце? На нем был блейзер с матросскими пуговицами.
Глава вторая
БРЕНЬ!
Итак, пуговица! Сколько врагов рода человеческого было поймано благодаря оторванной пуговице!
Я потребовал у ювелира лупу и, облокотившись о камин, напоминавший пережаренный антрекот, сравнил пуговицы на фотографии с той, что детективы-любительницы выковыряли из клюва убитого.
Ошибки быть не могло! Та, что лежала в моей ладони, несомненно болталась когда-то на блейзере Шарля Надисса.
Вывод следствия: в момент убийства юный правонарушитель находился у своей молодой тетушки. Любопытно, не правда ли?
Если бы толстуха была свежевыбрита, я бы расцеловал ее за эту находку.
— Что-нибудь не так? — с тревогой спросила мадам Надисс.
— Увы, — кивнул я, кладя в карман снимок, — вашим несчастьям пока не пришел конец.
Она помолчала немного. Жидкие пряди упали на лицо, словно занавеска из сушеных водорослей. За ней скрывалось отчаяние.
— Он опять наделал глупостей?
— Боюсь, что так. Если получите известия от сестры, позвоните, вот мой телефон.
Я вышел, против своей воли удрученный скорбной атмосферой, царившей в доме ювелира. Берта уже вывалилась на улицу, чтобы поведать о своих подвигах мамаше Пино. Однако у машины я застал одну толстуху.
Уперев кулаки в бока, Берта с растущим недоумением оглядывала пустынную улицу.
— Сушеная вобла исчезла! — объявила она. Я ей не поверил и слегка разозлился.
— Не болтайте ерунды, Берта!
— Чистая правда, комиссар. Сами посмотрите: машина пуста и горизонт тоже, в какую сторону ни глянь…
— Может, ей наскучило дожидаться нас?
— Чушь! — энергично отмахнулась китиха. — Если в ей наскучило, она потащилась бы за нами. Или вы полагаете, что она отправилась погулять одна ночью в чистом поле?
— Наверное, отошла по нужде, — без особой уверенности предположил я.
— По нужде, скажете тоже! — язвительно расхохоталась грубиянка. — Зачем куда-то ходить, когда на улице ни души, а если уж она такая щепетильная, могла бы попросить разрешения у ювелира. Все кафе закрыты и общественные уборные тоже! Ох, Сан-Антонио, у меня дурное предчувствие.
И словно для того, чтобы придать весомости ее зловещему высказыванию, невысоко над нами раздался голос (в моих книгах раздается много голосов, как и в истории Жанны д’Арк. Но если она слышала глас Провидения, то у меня все голоса принадлежат свидетелям).
Мы задрали головы и увидели призрака, маячившего за приоткрытыми ставнями соседнего дома. Совершенно седой старик с глазами-бусинками, напоминавшими двух мух на пирожном бизе.
— Вы ищете даму, что осталась на улице?
Ставлю зубную боль против бешеного дантиста, что этот столетний крот все ночи проводил, подглядывая за обитателями Нового проспекта Генерала де Голля. Он знал все, что происходит тут: когда встречаются и расстаются любовники, кто сегодня напился, а кто разругался с женой, у кого заболел ребенок и где помирает старик, знал наперечет всех бродячих собак, всех загулявших субботним вечером подростков. Око городка!
— Верно, — подтвердил я. — Куда она пошла?
Вместо того чтобы ответить честно и прямо, старый пень принялся вилять. Мол, а что вы мне дадите взамен…
Деревенские сплетники все одинаковы. Их принцип прост, как топор. Откровенность за откровенность, признание за слушок, недомолвка за намек. Отлей мне чуть-чуть твоей желчи, и я уступлю тебе немного моего гноя. Подыши моими миазмами, а я наковыряю тебе горсточку струпьев. Они лелеют низменные инстинкты. Сотрудничают, помогают друг другу. Собственно, их можно назвать коллекционерами, вот только собирают они не марки, не монеты, не фарфоровых слоников, а слухи. Они вынюхивают секреты, они прядут сплетни. Отвратительные типы, не правда ли? Вы с такими, случаем, не знакомы?
— У Надиссов опять шум, — проквакал старый червяк. — Держу пари, мальчишка снова пустился во все тяжкие.
— Вроде того, — уклончиво признал я, понимая, что надо идти на уступки. — Так что с той женщиной, дружище?
— Она уехала. Что опять затеял этот прохвост? По меньшей мере вооруженный грабеж, а?
— Не совсем, но близко к тому. С кем она уехала?
— С двумя мужчинами на машине. Шарль все еще в бегах или вы его уже поймали? Мне вдруг надоело ходить вокруг да около.
— Отвечайте! — крикнул я.
— Сначала вы! — безмятежно парировало засиженное мухами пирожное.
— Откройте дверь!
— Исключено! Я никому не открываю по ночам.
— Я из полиции!
— Никому! — повторил трухлявый гриб. — Так вы арестовали негодника?
— Пока нет.
— Я так и думал, поскольку мне показалось, что именно он сидел за рулем той машины.
— Что была за машина?
— Черная, по-моему.
— Какой марки?
— Я не разбираюсь в марках.
— Что вы видели?
— Трудно сказать. Все произошло очень быстро…
— И все-таки?
— Дама вышла из машины, на которой вы приехали. Она встала у двери ювелира. Думаю, подслушивала.
— Дальше?
— Тут появилась другая машина и остановилась неподалеку от лавки ювелира. Двое мужчин, что находились в ней, некоторое время сидели неподвижно. Похоже, они наблюдали.
— А потом?
— Вскоре тот, что сидел рядом с водителем, тихонько вышел и на цыпочках подкрался к дому бедных Надиссов. Он о чем-то спросил женщину. Я не расслышал о чем. Он говорил очень тихо. Она ответила резкостью. Я точно не разобрал, но что-то вроде «Да вы в своем уме!». Тогда малый вытащил что-то из
