– Полагаю, вы правы, – ответила я, но при этом подумала, что впервые в жизни мне не хочется мыться. Мне хотелось, чтобы от меня пахло Тео, хотелось ощущать его в себе и на себе как можно дольше. Должно быть, по моему голосу он догадался, что мне не хочется возвращаться, но ошибся относительно причины этого.
– Анна, бедняжка, неужели все так плохо?
– Не то чтобы очень. Вообще-то говоря, Рей – нормальный парень. Добрый, по большей части. И еще, я уверена, ему искренне хочется, чтобы мне здесь понравилось. Но он все время занят. Он даже не присматривает за Сесилом, почти забыл о нем. Да и сам Сесил со странностями. Даже зовут его так, словно это имя ему не подходит. А что до Белль… – Мне казалось, что я никогда не смогу признаться в этом, но я продолжила: – Я имею в виду… Я, конечно, понимаю, что она – моя бабушка и все такое, но… На самом деле она ведь не живет здесь, как и я. Она все время повторяет, что хочет, чтобы я стала членом семьи. Но она плохо относится к Сесилу, то есть действительно плохо, даже отвратительно. И если я не буду вести себя так, как хочет она… Об этом страшно даже подумать. Во всяком случае, пьяная, она меня пугает. И еще… в последний раз… она наговорила… она наговорила обо мне всякой неправды.
Он закрутил крышку на кофеварке.
– Это не очень хорошо. Ты не могла бы не попадаться ей на глаза? Тебе ведь не надо часто бывать там. Ты можешь оставаться здесь. – От его улыбки у меня вдруг появилась уверенность, что все будет хорошо. – У нас закончились круассаны. Как ты относишься к гренкам?
Я умирала от голода, поэтому решила, что к гренкам я отношусь положительно. Я нарезала вчерашний французский хлеб, порезала наискось, как делал он, и положила ломтики на гриль. Чтобы дотянуться до печки, мне пришлось встать рядом с ним. Он отодвинулся и спросил:
– А где твоя мать остановилась в Испании? – Потом налил черный кофе себе и добавил горячее молоко в мой.
– Место называется Миджас, но все произносят его как Михас. Дэйв говорит, что городок небольшой, но приятный, в старомодном стиле.
– Я бывал в Миджасе, – ответил он, правильно произнося название. – И твой Дэйв совершенно прав.
– Они решили остановиться в большом отеле, только на самом деле он не очень большой. Они хотят определиться, какие люди туда приезжают, почему и все такое. Потом они собираются купить один отель для себя. У Дэйва уже были гостиницы раньше, так что он знает, что делает.
– Да, похоже на то. Что там с нашими гренками?
Я умудрилась вовремя снять их с гриля, так что они не подгорели, хотя это и было странно, потому что я больше принюхивалась и смотрела на него, чем на гренки. Тео тем временем сновал взад-вперед по комнате, выставляя на стол масло, джем и тарелки. У меня опять возникло щекочущее ощущение между лопатками, совсем как тогда, в фотолаборатории, как будто мое тело не сводит с него глаз, даже если я не смотрю в этот момент на него.
Мы как раз заканчивали мыть посуду, когда телефон зазвонил снова. Тео подошел к нему:
– Алло?
Лицо его просветлело. Из трубки донесся неясный голос. На какую-то секунду мне показалось, что это Эва. Впрочем, я была уверена, что она не станет возражать.
– Привет! – воскликнул он, а потом заговорил на каком-то иностранном языке, улыбаясь, хмурясь, размахивая свободной рукой, а иногда и той, в которой держал трубку.
Я все вытирала и вытирала руки кухонным полотенцем, а Тео что-то быстро писал на обороте конверта, плечом прижав трубку к уху. Глядя на то, как он быстро записывает иностранные имена и адреса, некоторые на русском языке, своим аккуратным и четким почерком, я почувствовала, как сердце у меня снова совершило кульбит. Я не проронила ни звука, но он поднял голову и сказал по-английски:
– Каик! Прости меня! Я могу перезвонить тебе попозже?
– Не беспокойтесь, – остановила его я. – Я ухожу. Мне в самом деле нужно переодеться.
Он сказал в трубку:
– Каик, подожди минуту, – положил ее на стол, подошел ко мне, обнял и поцеловал. – Анна, милая! Увидимся позже.
Я быстро поцеловала его в губы, повесила фотоаппарат на шею и, уже спускаясь по лестнице, услышала, как он снова взял трубку.
– Каик?
Снаружи было теплее, чем в бывшей конюшне, но солнце спряталось. Я медленно прошла по лужайке и углубилась в лес. Воздух был неподвижным и влажным. Моя кожа дышала запахом пота и дыма Тео, вдыхала мой собственный мускусный аромат, и, шагая по лесу, я ощущала в себе тяжелое тепло. Это была не боль, а полнота, какая-то целостность и завершенность. Мне казалось, что я чувствую это тепло на каждом шагу. Я прошла по лужайке, миновала свет и тени лесной прохлады и подошла к калитке. Холл показался мне усталым и старым – приземистое здание, нелепо застывшее в чахлых зарослях коричневой травы. Но это не имело решительно никакого значения, потому что у меня был Тео. Щекочущее ощущение между лопатками, казалось, говорило, что Тео здесь, рядом. Я смело толкнула калитку, решительно пересекла лужайку и отворила заднюю дверь.
Откуда-то доносился плач Сесила. Он плакал громко, взахлеб, не останавливаясь. Я поспешно бросилась по коридору к его комнате.
Однажды он нарисовал на стене двух лежащих людей в черном, так высоко, как только смог достать. Но в комнате его не было. Плач не прекращался – он перешел в истерические крики, становясь все громче и громче. Я пробежала через кухню и выскочила во вращающуюся дверь.
В холле стояла Белль. Наклонившись, она держала Сесила одной рукой, а другой била его по спине и по голове. Он извивался, стараясь высвободиться. Дверь, закрываясь, хлопнула у меня за спиной. Старуха распрямилась и оттолкнула мальчика. Он заскользил по полу, замолчал и лежал неподвижно. Потом она повернулась и увидела меня.
