– Вот тот люди принес, – коротко и ясно ответил Джейкоб, махнув рукой назад, на лестницу.
Я подошел к тому месту, где он сидел, и увидел, что все семьдесят пять ступенек, ведущих к моей вилле, и немалая часть дороги за ней забиты разношерстной толпой бафутян обоего пола и всех возрастов. Их было добрых сотни полторы, и все они глядели на меня не шевелясь, на удивление тихие и молчаливые. Как правило, довольно собраться вместе пяти-шести африканцам – и они поднимут больше шума, чем любой другой народ на земле, а тут могло показаться, будто вся эта огромная толпа состоит из одних только глухонемых, до того они были тихие. От этой противоестественной тишины мне даже стало жутковато.
– Что это с ними стряслось? – спросил я Джейкоба.
– Сэр?
– Почему они все молчат?
– А-а! – Джейкоб наконец понял, чего я от него хочу. – Я им говорить, маса спать.
Это был первый из множества случаев, когда я убедился, насколько учтивы и деликатны люди Бафута. Оказывается, они ждали здесь, на солнцепеке почти два часа, сдерживая свою природную, бьющую через край живость, чтобы не потревожить мой сон.
– Почему ты не разбудил меня раньше? – упрекнул я Джейкоба. – Разве ты не знаешь, что добыче вредно так долго ждать?
– Да, сэр. Простите, сэр.
– Ну ладно, давай посмотрим, что они принесли.
Я взял ближайшую корзинку и заглянул в нее: тут было пять мышей со светлой рыжеватой шерстью, белопузых и длиннохвостых. Я передал корзинку Джейкобу, он отнес ее к верхней ступеньке лестницы и поднял высоко над головой.
– Кто принести этот добыча? – закричал он.
– Это я принести, – пронзительно отозвалась какая-то старуха. Она с трудом протиснулась сквозь толпу, поднялась на веранду, яростно торговалась со мной минут пять, потом зажала в кулаке деньги и стала пробиваться обратно вниз.
В следующей корзинке сидели две прелестные маленькие совы. Перья у них были пятнистые – серые и черные, а глаза обведены совершенно белыми кругами с тонким черным ободком – казалось, на них большие роговые очки. При виде меня они защелкали клювами и опустили длинные ресницы над свирепыми золотистыми глазами: я попытался вынуть их из корзинки, но тут они с громкими криками опрокинулись на спину и выставили вперед огромные когти. В сущности это были не совы. а совята, кое-где с них еще не сошел детский пушок, напоминавший вату, так что казалось, обе они попали в обильный снегопад. Я всю жизнь не мог оставаться равнодушным при виде совы, а эти две малютки были просто неотразимы. Это были белолицые сплюшки, мне еще никогда такие не попадались, и, конечно же, я не мог их не купить.
Следующим моим приобретением была белка, из-за которой поднялся ужасный переполох. Она сидела в сумке из пальмовых листьев, и едва я туда заглянул, как белка пулей выскочила наружу, укусила меня за руку и поскакала прочь по веранде. Джейкоб кинулся в погоню и совсем было уже догнал беглянку, но вдруг белка метнулась в сторону и помчалась вниз по лестнице, искусно лавируя среди десятков пар черных ног. Поднялась невообразимая суматоха; те, кто стоял на верхней ступеньке, подпрыгнули, почувствовав зверька у себя под ногами, потеряли равновесие и опрокинулись на тех, кто стоял ниже. Те в свою очередь повалились на других, которые стояли еще ниже, а уж те покатались вниз, как трава под косой. За считанные секунды вся лестница покрылась мешаниной шевелящихся тел, то там, то сям мелькали ноги и руки, высовываясь под самыми невероятными углами.
Я был уверен, что эта людская лавина раздавит злосчастную белку в лепешку, но, к моему удивлению, она появилась в самом низу лестницы, судя по всему, целая и невредимая, раза два взмахнула хвостом и пребойкой рысцой пустилась вдоль по дороге, оставив позади себя картину, которая напоминала побоище на лестнице в Одессе из фильма 'Броненосец «Потемкин», только в негритянском варианте. А я на верхней ступеньке исходил бессильной злостью и тщетно пытался пробиться сквозь неразбериху черных тел – ведь белка была редкостная, нельзя же было ее упустить! На середине лестницы кто-то схватил меня за щиколотку, и я рухнул на большое, мягкое тело: судя по некоторым подробностям, которые мне удалось ощутить, тело было женское. С немалым трудом я поднялся на ноги, в отчаянии взглянул вниз, на дорогу, и – о радость! – по ней приближались десятка два молодых бафутян. Они заметили белку и остановились как вкопанные, а белка, завидев их, села и принялась подозрительно нюхать воздух.
– Эй! – завопил я. – Вы, там, на дороге… Поймайте эту белку!
Молодые люди положили на землю свои узелки и решительно двинулись на белку, но та только глянула на них, повернулась и пустилась наутек. Они ринулись вдогонку, и каждый, видно, решил, что именно он должен схватить беглянку. Белка удирала во всю прыть, но где ей было тягаться с такими длинноногими преследователями! Они бежали тесной кучкой, плечо в плечо, лица их были угрюмы и решительны. Скоро они поравнялись с белкой, и тут, к моему ужасу, все разом кинулись на мою драгоценную добычу – и снова белка исчезла под колышущейся грудой черных тел. 'Ну, уж теперь-то беднягу непременно раздавят', – подумал я; однако белка оказалась необыкновенно живучей. Когда 'куча мала' на дороге немного разобралась, один паренек встал и высоко поднял за шиворот громко негодующую, задыхающуюся белку.
– Маса! – закричал он и расплылся в улыбке. – Я его поймать.
Я кинул вниз мешок, чтобы он сунул туда зверька; потом все, кто стоял на лестнице, стали передавать мешок по рукам, покуда он наконец не попал ко мне. Я поспешил засадить пленницу в клетку, поскорей ее осмотрел и убедился, что она ничуть не пострадала, вот только настроение у нее оказалось из рук вон плохое. Это была черноухая белка, пожалуй, самая красивая из всех камерунских белок. Спинка у нее темно-оливкового цвета, а брюшко яркое, желтовато-оранжевое. По бокам от плеча до зада тянется цепочка белых пятнышек, а уши оторочены кромкой черной шерсти, и вид у зверька такой, точно он никогда не моет за ушами. Но, конечно, самое красивое в этом пушистом тельце – хвост, длинный и необыкновенно пышный; сверху он зеленовато-коричневый, полосатый, а с изнанки – ярчайшего оранжевого цвета, прямо огненный. Когда белка очутилась в клетке, она раза два махнула на меня своим ослепительным хвостом, а затем уселась и занялась неотложным делом: стала уплетать плод манго, который я для нее приготовил. Я с удовольствием за ней наблюдал и думал: какое счастье, что она уцелела во всей это кутерьме, и как хорошо, что я ее все-таки заполучил! Если бы я тогда знал, сколько еще мне предстоит с ней хлопот, я, наверно, радовался бы куда меньше.
Потом я снова занялся всевозможными мешками и корзинками, которыми была завалена веранда, и взял в руки первый попавшийся, довольно большой калебас. Как обычно, горлышко у него было заткнуто плотно
