Он в последний раз обтер ружье масляной тряпкой и осторожно поставил в угол, рядом со своей кроватью.
— Поохотимся завтра на горлиц, а? — продолжал он, разрывая пакет и вытряхивая на постель алые патроны. — Они начинают появляться около шести. Вон тот пригорок за долиной как раз подходящее место.
И вот мы шагаем с ним на заре сквозь туман через притихшие оливковые рощи вверх по склону долины, где ветки миртов гнутся под тяжестью росы, и взбираемся на вершину пригорка. Мы стоим среди виноградных лоз, ожидая, когда совсем рассветет и появятся птицы. Неожиданно бледное утреннее небо покрывается черными точками, они движутся с быстротою стрелы, и мы уже слышим трепет крыльев. Лесли ждет. Он стоит, широко расставив ноги, прижав ружье к бедру, и напряженно следит за птицами. А птицы все приближаются и приближаются, и вот они уже над нами и сейчас скроются за серебристыми верхушками олив позади нас. В самый последний миг ружье плавно поднимается к плечу, блестящие стволы обращаются в небо. Легкий толчок и звук выстрела, словно треснула ветка в тихом лесу. Горлица, которая еще секунду назад неслась в стремительном полете, безжизненно падает на землю, а в воздухе кружатся мягкие светло-коричневые перья. Когда на поясе у Лесли болталось уже пять окровавленных птиц, он зажал ружье под мышкой, закурил сигарету и надвинул шляпу прямо на глаза.
— Пошли, — сказал он. — Хватит с нас. Дадим этим беднягам передышку.
Мы возвращались через рощи, уже освещенные солнцем, где среди листвы виднелось множество зябликов — будто сотни монеток были нанизаны на ветвях. Пастух Яни выгонял на пастбище своих коз. Его темное лицо с большими желтыми от никотина усами осветилось улыбкой, из-под тяжелых складок овчинной накидки высунулась узловатая рука и поднялась над головой.
— Херете, — произнес он своим низким голосом красивое греческое приветствие. — Херете кирие… будь счастлив.
Козы разбрелись среди олив и громким меканьем окликали друг друга, впереди ритмично позвякивал колокольчик вожака. Звонко заливались зяблики, а в миртах, выставив свою грудь, словно мандарин, выводила тонкую трель малиновка. Пропитанный росою остров искрился в лучах утреннего солнца, всюду кипела жизнь. Будь счастлив. Что же, кроме счастья, можно было испытывать в такое время года?
Разговор
Как только мы устроились на острове и стали наслаждаться спокойной жизнью, Ларри с обычным для него благодушием написал всем своим друзьям и пригласил их в гости. Очевидно, ему и в голову не пришло, что в доме едва хватало места для нас самих.
— Я пригласил тут кое-кого приехать к нам на недельку, — сообщил он маме как-то мимоходом.
— Очень приятно, милый, — опрометчиво ответила мама.
— Мне кажется, нам не мешает иметь вокруг себя умных, живых людей. Мы не должны тут закисать.
— Надеюсь, они не слишком заумные интеллигенты?
— Господи, мама! Разумеется, нет. Это очень простые, милые люди. Не понимаю, откуда у тебя такая неприязнь к интеллигентам?
— Не люблю я их, — жалобно ответила мама. — Сама я не отличаюсь ученостью и не могу вести разговоры о поэзии и прочем. А эти люди, кажется, воображают, что, поскольку я твоя мать, я могу пространно рассуждать с ними о литературе. И они всегда приходят задавать мне свои глупые вопросы как раз в то время, когда я особенно занята на кухне.
— Я не заставляю тебя спорить с ними об искусстве, — вспыхнул Ларри, — но, мне кажется, ты могла бы не показывать своего пристрастия к скверной литературе. Я завалил весь дом настоящими книгами, а твой столик в спальне просто ломится под тяжестью томов по кулинарии и садоводству и этих вульгарных книжек о сыщиках. Не понимаю, где ты их только достаешь?
— Это очень хорошие детективы, — защищалась мама. — Мне приносит их Теодор.
Сердито вздохнув, Ларри снова принялся за свою книгу.
— Ты бы лучше сообщил в «Швейцарский пансионат», когда они приезжают, — заметила мама.
— Для чего? — удивился Ларри.
— Чтобы там забронировали номера, — с неменьшим удивлением ответила мама.
— Но я их пригласил к себе домой, — пояснил Ларри.
— Ларри! Ну как ты мог?! Это же безрассудство. Разве они могут здесь остановиться?
— Я просто не понимаю, из-за чего тебе так волноваться, — холодно ответил Ларри.
— Но где же они будут спать? — все больше расстраивалась мама. — Ты же видишь, что тут и нам едва хватает комнат.
— Все это чепуха, мама. Комнат тут вполне достаточно, если как следует организовать дело. Марго и Лесс могут спать на веранде, вот тебе уже две комнаты. Вы с Джерри переходите в гостиную и освобождаете еще две комнаты.
— Какая ерунда, милый. Мы не можем устроить здесь цыганский табор. К тому же ночи еще холодные, и Марго с Лессом не будут спать на улице. В доме просто нет места для гостей. Так что ты напиши этим людям и постарайся отговорить их.
— Я не могу их отговорить, — сказал Ларри. — Они уже выехали.
— Ты просто невыносим, Ларри! Почему же ты мне раньше не сказал! Когда люди уже на пороге, говорить поздно.
— Я не предполагал, что ты отнесешься к приезду нескольких друзей как к грандиозной катастрофе.
— Но ты же должен знать, милый, что нельзя приглашать людей, если в доме для них нет места.
— Ах, мама, перестань, пожалуйста, — разозлился Ларри. — Из всего этого есть очень простой выход.
— Какой же? — с тревогой спросила мама.
— Ну, если в доме не хватает места, надо переехать в другой, где будет хватать.
— Подумай, что ты говоришь! Где это слыхано, чтобы люди переезжали в более просторный дом только потому, что они пригласили к себе друзей?
— А чем плохая мысль? Мне кажется, это вполне разумное решение. Ты же сама говоришь, что здесь нет места, из этого следует, что надо переехать.
— Из этого следует, что не надо приглашать людей, — возразила мама.
— Не думаю, чтобы жизнь отшельников пошла нам на пользу, — сказал Ларри. — Я ведь пригласил их только ради тебя. Все они очень славные люди. Я думал, что ты им обрадуешься. И жизнь твоя стала бы тогда чуточку веселей.
— Спасибо, она у меня и так достаточно веселая, — с достоинством ответила мама.
— Теперь я просто не представляю, что тут можно сделать.
— Не понимаю, милый, почему им нельзя остановиться в «Швейцарском пансионате»?
— Нельзя же пригласить людей к себе, а потом выставить их в третьеразрядную гостиницу.
— Сколько человек ты пригласил? — спросила мама.
— О, совсем немного… двоих-троих. Они приедут не все сразу. Думаю, что они будут поступать партиями.
— Можешь ты мне все-таки сказать, сколько человек ты пригласил? — настаивала мама.
— Я просто не помню. Некоторые из них мне не ответили, но это ничего не значит… они, может быть, уже едут и думают, что уведомлять нас об этом не стоит. Во всяком случае, если ты будешь рассчитывать свой бюджет на семь или восемь человек, это как раз достаточно.
— Ты хочешь сказать, вместе с нами?
— Нет, нет, я имею в виду семь или восемь человек плюс наша семья.
— Но это же просто смешно, Ларри. Мы при всем желании не сможем втиснуть в этот дом тринадцать человек.
