позабыл об этом разговоре.
Пять месяцев спустя я был готов отправляться в Англию с коллекцией, насчитывающей две сотни представителей разных видов, от кузнечиков до шимпанзе. Пароход должен был отходить поздно ночью, а незадолго до этого перед моим временным лагерем, взвизгнув тормозами, остановился небольшой фургон, и я увидел молодого ирландца в сопровождении нескольких друзей. Ликуя, он сообщил, что обещанные экземпляры ждут меня. Из его описания я понял, что на плантации, где он работал, есть большая канава, очевидно вырытая для дренажа, и в этой канаве полным-полно змей, мне остается лишь поехать туда и забрать их.
Он был так счастлив оттого, что нашел для меня столько ценных экземпляров, что у меня не хватило духу прямо сказать: хоть я и влюблен в свою профессию натуралиста, мне вовсе не улыбалась перспектива в полночь барахтаться в канаве, набитой гадами. К тому же он успел расписать мои подвиги своим друзьям, так что им тоже не терпелось посмотреть, как я ловлю змей. Скрепя сердце я заставил себя произнести, что готов отправиться на лов рептилий. Редко доводилось мне задним числом так сожалеть о принятом решении…
Вооружившись большим брезентовым мешком и палкой с металлической рогулей на конце, я вместе с возбужденными болельщиками втиснулся в фургон, и мы тронулись в путь. В половине первого машина остановилась перед домиком молодого ирландца, и мы пропустили по стаканчику, прежде чем идти к канаве.
— Может быть, вам понадобится веревка? — спросил Мактуутл.
— Веревка? Зачем это?
— Ну как же, чтобы спуститься в ров, — бодро объяснил он.
Я ощутил неприятное щекотание под ложечкой. Попросил подробнее описать мне ров и услышал, что длина его — около восьми метров, ширина — побольше метра, глубина — три с половиной метра. Товарищи Мактуутла принялись дружно заверять меня, что без веревки я туда не спущусь. Пока хозяин отправился искать веревку (мысленно я изо всех сил желал ему вернуться ни с чем), я живо пропустил еще стаканчик, снова и снова спрашивая себя: как это меня угораздило отмочить такую глупость — согласился ехать на какую-то дурацкую охоту за змеями?.. Ловить змей на деревьях, на земле, в мелкой канаве — еще куда ни шло, но скопище рептилий на дне глубокого рва, в который без веревки не спуститься, не сулило ничего хорошего. Заговорили об освещении, выяснилось, что ни у кого нет фонаря. Я сразу воспрянул духом, усмотрев повод отступить, не теряя достоинства. Однако молодой ирландец, вернувшийся к этому времени с веревкой, был твердо намерен одолеть все препоны на пути к осуществлению своего плана. Освещение? Он привяжет на веревочку керосиновый фонарь и лично спустит его в ров, чтобы посветить мне! Стараясь подавить предательскую дрожь в голосе, я поблагодарил его.
— Вот и хорошо, — сказал он, — Уверен, что вы будете вполне довольны. Этот фонарь куда лучше электрического, а свет вам еще как понадобится, ведь там этих чертей видимо-невидимо!
Нам пришлось еще подождать, пока подоспел брат ирландца со своей женой. Молодой хозяин считал, что будет очень жаль, если они упустят — быть может, единственный в жизни! — случай посмотреть, как ловят змей.
И вот маленькая группа в составе восьми человек шагает через банановую плантацию. Семеро оживленно смеялись и болтали, предвкушая ожидающее их представление, а я вдруг сообразил, что моя одежда вовсе не подходит для охоты на змей. На мне были тонкие шорты и легкие парусиновые туфли; даже самая тщедушная рептилия без труда пронзит зубами мою кожу при такой защите. Однако, прежде чем я успел сообщить об этом своим спутникам, мы уже очутились на краю рва. При свете лампы он показался мне удивительно похожим на просторную могилу. Описание моего молодого приятеля было достаточно верным, он забыл только уточнить, что сухие земляные стенки рва испещрены дырами и щелями, в которых могло укрыться несметное множество рептилий. Я наклонился над краем ямы, и услужливые руки опустили фонарь на веревочке вниз, чтобы я мог оценить обстановку и попытаться определить змей. До этой минуты я подбодрял себя надеждой, что бог милостив и мне предстоит потягаться с каким-нибудь безобидным видом, но, когда фонарь повис над дном, надежда эта мигом улетучилась, ибо я увидел, что ров кишит молодыми габонскими гадюками, а эти змеи относятся к самым ядовитым в мире.
Днем габонская гадюка крайне флегматична и поймать ее проще простого, однако ночью, когда змея оживает и выходит на охоту, она способна развить грозную скорость. Молодые обитательницы рва были длиной побольше полуметра, толщиной сантиметров около пяти и явно чувствовали себя весьма бодро. Они резво ползали по кругу, то и дело поднимая стреловидную голову, чтобы обозреть лампу, и очень многообещающе манипулировали длинным языком.
Мне показалось, что всего гадюк восемь, однако их раскраска сливалась с цветом прелой листвы на дне ямы, и я вполне мог посчитать дважды одну и ту же змею. В это мгновение мой приятель тяжело ступил на край рва, обрушив вниз большой ком земли, рептилии дружно подняли головы и громко зашипели. Зрители отпрянули назад, и я решил, что сейчас самое время заявить об изъянах моей одежды. Мактуутл тотчас вызвался одолжить мне свои брюки из плотной саржи и крепкие башмаки. Отпала последняя зацепка. У меня не хватило духу больше возражать, и мы обменялись одеждой, скромно зайдя за куст. Мактуутл был телом покрупнее меня, так что брюки его висели на мне мешком; впрочем, как он справедливо заметил, подвернув внизу штанины, я только лучше защищу от укусов лодыжки…
С тоской в душе приблизился я снова к яме. Болельщики плотным кольцом окружили ров и взволнованно переговаривались. Я обвязался вокруг пояса веревкой (как вскоре выяснилось, скользящим узлом) и полез в яму. Мой спуск отнюдь не походил на воздушные движения театральной феи; стенка рва была далеко не прочной, и, пытаясь упереться ногами, я каждый раз сбрасывал вниз комья земли, чем вызывал недовольное шипение рептилий. А без опоры я болтался в воздухе на веревке, которую постепенно опускали мои спутники, и скользящая петля все больнее врезалась мне в поясницу. Наконец, глянув вниз и убедившись, что до земли осталось всего около метра, я крикнул, чтобы перестали опускать, дескать, мне сперва надо осмотреться и выбрать для приземления место, свободное от змей. Тщательное визуальное исследование показало, что как раз подо мной есть подходящий участок, и я скомандовал «майна!», всей душой надеясь, что мой голос звучит бодро и бесстрашно. Спуск возобновился, и тут одновременно произошли две вещи: во-первых, с одной ноги свалился одолженный мне башмак, во-вторых, фонарь, который никто из нас не сообразил получше накачать, почти совсем потух, так что света от него было не больше, чем от кончика сигары. В ту же секунду моя босая нога коснулась земли, и я ощутил дикий страх, равного которому не испытывал за всю свою жизнь.
Пока я стоял недвижимо, обливаясь холодным потом, фонарь поспешно подняли, накачали и опустили снова. Никогда еще меня не радовало так зрелище простого керосинового фонаря, как в эту минуту.
Дно рва озарилось ярким светом, и я несколько приободрился. Отыскал упавший ботинок, надел и еще больше воспрянул духом. Влажной от пота рукой взялся за палку с рогулей, пошел на ближайшую змею, пригвоздил ее к земле, схватил и сунул в мешок. Все это я проделывал спокойно, ибо процедура поимки проста и вполне безопасна, если только соблюдать необходимую осторожность. Надо точным приемом прижать голову рептилии к земле и крепко взять ее за шею, прежде чем поднимать. Одно меня беспокоило: пока я был занят очередным экземпляром, остальные тревожно метались крутом, и приходилось непрестанно следить за тем, чтобы нечаянно не наступить на змею, очутившуюся сзади тебя. Туловище габонской гадюки покрыто красивым сложным узором из коричневых, серебристых, розовых и светло-желтых пятен, и, как только змеи застывали на месте, рассмотреть их на пестром фоне становилось почти невозможно. Каждый раз, когда я пригвождал какую-нибудь из них к земле, она шипела, будто кипящий чайник, а остальные сочувственно вторили ей. Очень неприятный звук.
Помню страшную минуту, когда я нагнулся за рептилией и вдруг услышал грозное шипение почти над самым ухом. Поднял голову и увидел сантиметрах в тридцати устремленные прямо на меня свирепые серебристые глаза. Путем некоторых сложных манипуляций мне удалось заставить гадюку опустить голову на землю, после чего я пустил в ход рогулю. По чести говоря, змеи боялись меня ничуть не меньше, чем я их, и всячески старались ускользнуть. Лишь после того, как палка прижимала их к земле, они начинали отбиваться и яростно ее атаковали, но зубы с ласкающим мой слух звоном отскакивали от металлической рогули. Правда, одна гадюка оказалась похитрее других: нацелившись на рукоятку, она впилась в дерево с такой силой, что повисла на палке, словно бульдог, и не хотела отпускать даже после того, как я оторвал ее от земли. Я сильно встряхнул палку, гадюка пролетела по воздуху, ударилась о стенку и с яростным
