станет метафорой состояния рода человеческого, хотя это и звучит претенциозно. Однако помните, что два совратителя — ударная метафора и подходящее прилагательное — могут обернуться злейшими врагами поэта, если их не держать в узде.
Тиресий потерял глаза, но груди приобрел,
И много времени в глубоком сне провел.
Но голос Ливии в воспоминаньях жив,
Разбитый колокольчик заменил его,
В отеле «Ронсери» есть дверь
В «Гревен», где восковые знаменитости,
Чутьем прославленные, а не умом.
Сатклифф вовлекал принца
То в пьянку, то в кутеж — как свинья в траве,
Сатклифф катался
В саду бесстыдных проституток.
Ее нижние губки были, как алебастровые пышки!
От панталон шел аромат пороха,
Сачок для мотыльков из рисовой бумаги,
Пудра, пепел сигареты, бумажный носовой
платок,
Которым она коснулась губ,
Пикантный стон, когда он заплатил.
Но слышали бы вы,
И юный Катулл и Юлий Цезарь вместе;
Тори с замашками парвеню, задающий
головомойку
Политическому хаму, наглецу. А потом -
Сердце роняло лепестки,
латинские стихи.
Стихи Сатклиффа не отличались разнообразием:
Гори, сверкай, огонь небесный,
Мне подари пожар телесный,
Меж колеями двух путей -
К пурпурной шлюхе мчусь моей,
Весны томленье скорей лови -
Дадим друг дружке урок любви.
Эго (обычно говорил Аффад) есть нечто мешающее состоянию высшего посвящения — крошечные проблески целого; как если бы сквозь них проходил свет, оставляя след другой реальности. Еще он говорил: «Любовь не будет жить подачками, она требует полной самоотдачи. Если она не любит, то ваш корабль пойдет ко дну». Обри услышал, как он спрашивал С: «Что мне сделать, чтобы вы стали более живым?»
Подобны в этом лесбиянкам,
Птицы, как те — к губам губами,
Друг к дружке льнут хвостами.
Но — строго между нами -
Нашелся б член отменный,
Распрощались бы мгновенно.
Увы! Теперешние ловеласы
Точить умеют только лясы!
Грязь… Говно… Глухарь… очарованный любовью в старом Бомбее — мысль пылка, когда жива… много мыслей съедают жизнь. Блэнфорд сказал Сатклиффу: «Читать ваши стихи все равно, что вычерпывать воду из пруда, заранее зная, что труп найти не удастся».
Девчонка-сорванец с клитором, как выступ на лезвии конька, ищет того, кто найдет ей разумное применение. Сатклифф: «Чтобы доставить ей удовольствие, я должен был лаять, как ее давно покойный пекинес, которого переехал автомобиль и который был похоронен в глубине сада. В конце концов, я охрип, дорогой друг! А пекинеса звали Густав».
Параличные резвуны, дряхлые весельчаки! Когда-то Абсолютная Истина сосуществовала с Возвышенным, и поэты знали, на каком они свете, во всяком случае, думали, что знали. А теперь что? Если не можешь набрать полные легкие воздуха из-за астмы, то как остудить овсянку твоей нимфы? Мужчина настолько слаб, что ему требуется покровительство женской страсти.
Взял в жены я прекрасную девицу,
Уж, точно, compos mentis[123] милая была,
На Атлантиду съездить, подивиться,
Решили мы, она и я.
Нам «С Новым годом!» бражники кричали,
А клоны их — подружек угощали, веселясь.
На арфы зачехленные похожи, с себя сдирали
Худые лесбиянки платья,
в нетерпении крутясь.
Чмок — сюда, и чмок туда,
Любят виски эти «господа».
Итак, пришел денек -
Мы видим Атлантиду,
