– Это Зоя в день своего рождения.
Малышка выглядела такой крошечной на больничной тележке для новорожденных – вся запеленатая, открыто только личико и неожиданно густая копна черных волос. Ее глазки были закрыты. Полумесяцы длинных густых ресниц были тоже поразительно темными.
– Она выглядит совсем так же, как Хоакин при рождении, – восхитилась Эвита, прижимая руки к сердцу.
– Нет,
Замечание Кина про рот было слишком интимным, подумала Николь, остро ощущая его плотно прижатое к ней бедро.
После этого единственного замечания Кин молча и внимательно разглядывал фотографии дочери, как бы наблюдая за ее взрослением. Эвита же забрасывала Николь вопросами и комментировала каждую фотографию своей прелестной внучки. Кин просто смотрел, и Николь все сильнее ощущала растущее в нем напряжение. Она словно читала его мысли: «Я пропустил это и это…», и многолетнее горькое, мстительное чувство, двигавшее ее мыслями и поступками, стало превращаться в чувство глубокой вины. Как она могла поступить так ужасно, утаив Зою от него? Кин молчал и тогда, когда Николь листала второй альбом и почти заканчивала третий. Только когда он увидел сильно исхудавшую дочь, стоявшую возле «дерева бабочек», из его горла исторгся звук, похожий на всхлип.
– Это, вероятно, после того, как она переболела менингитом?
– Менингитом? – в ужасе воскликнула Эвита.
Николь была в шоке. Она не говорила Кину о болезни дочери. Так откуда же он мог узнать о ней?
Она резко повернула голову, посмотрела на Кина и увидела боль и гнев в его глазах. Наклонившись к матери, он объяснил:
– К счастью, у Зои не было осложнений, и она довольно быстро выздоровела,
Должно быть, Зоя рассказала ему о болезни, когда он подарил ей бабочку. Неужели ее болезнь его действительно так взволновала? Тогда ее решение утаить от него ребенка было чудовищно эгоистичным.
Перелистывая четвертый, и последний, альбом, на фотографиях в котором Зоя выглядела совершенно здоровой и веселой девочкой, Николь внезапно подумала о том, что, когда дочка заболела менингитом, Кин уже освободился от наследия прошлого, связанного с проступком его отца. И все же, возвратившись из Аргентины, он, очевидно, продолжал с упорством накапливать богатство, а это значит, в любом случае он вряд ли мог бы уделять много внимания больному ребенку. Сейчас Кин уверен, что смог бы измениться сам и изменить свою жизнь, убеждала себя Николь. И многое говорило о переоценке его жизненных приоритетов. Прервал же Кин встречу с важным клиентом, чтобы не пропустить свидания с ней. Потом его приход к Зое утром во вторник…
– О! Зоя занимается балетом! – восторженно воскликнула Эвита.
Это была последняя фотография в альбоме. Зоя в розовой балетной пачке стояла в классической балетной позе с изящно поднятыми над головой руками.
– Моя мать руководит танцевальной школой, я там тоже преподаю. Зоя посещает в ней детскую группу. Но не потому, что я заставляю ее. Просто она любит танцевать.
– Как ты думаешь, она согласится станцевать для меня, пока я здесь? – спросила Эвита с надеждой.
– Давай не будем слишком забегать вперед,
– Я ни в коем случае не настаиваю, – сказала Эвита с тревогой в голосе и накрыла руку Николь своей. – Я просто очень устала, а увидев фотографии… Пойду в свою комнату, а вы с Хоакином все сами решите.
Кин быстро встал и подал матери руку.
– Тебе что-нибудь понадобится,
– Нет, спасибо. – Она на мгновение прислонилась к нему, потом распрямила плечи и кивнула Николь.
–. Спокойной ночи, дорогая. Я сожалею, что наша встреча так долго откладывалась.
Николь кивнула в ответ, не найдя в себе сил сказать что-либо, кроме вежливого:
– Спокойной ночи!
– Оставайся с Николь, Хоакин. Я сама найду дорогу в свою комнату.
– Если ты уверена…
– Да. – Она поцеловала сына в щеку.
– Я отвезу Николь домой и вернусь примерно через час, – заверил он ее.
То есть на сегодня это все? Николь не могла поверить в происходящее и недоуменно смотрела на Кина, провожавшего мать. Так вот что было на сегодня главным! Недоумение сменилось обидой – секса не было в понедельник, не будет сегодня…
Сделка становилась недействительной.