делается. Жара, стужа, пыль, ветра, непогода — ничего не берет. Даже дороги травой не зарастают — вот как прежде строили! Все прекрасно, одна беда: зодчие тогда еще не знали, что для городов нужен камень доминит, ничто другое не годится. В домините много… э-э… тригексида талия, того самого металла, из которого скованы цепочки в наших капюшонах. Это ведь сейчас по закону каждый обязан их носить, раньше все были небрежны, ходили просто так…
Знаешь, что такое живые картинки? Образы настоящих людей. Когда мы страдаем или, например, сильно радуемся, на это уходят силы, так? Во время шанга эти силы превращаются в яркие отпечатки в воздухе. Стоит начаться шальной буре — и мы видим картинки, но не только: шанг заставляет нас чувствовать то же самое. Потому-то одни боятся бродячего урагана, а другим он — как веселое вино.
«Шанг» — слово из одного древнего языка.
Слыхал я об одном заброшенном граде на дальнем севере — говорят, там нет призраков. Вроде бы народ ушел оттуда еще до наступления Славной Эры, а изгнала его самая обычная болезнь, чума или что-то в этом роде. Но крепостные руины чисты, и бродят по ним одни лишь золотые львы Авлантии — это, кстати, на земле талифов. Твой народ так и не вернулся туда, и никто не знает, где он сейчас.
«Что? Почему?» — Девушка откинула капюшон и показала на свои волосы.
— Твои соломенные локоны? У всех талифов были такие. Эта раса уже почти вымерла. Остаток скитается по чужим странам, совсем позабыв родину. Авлантия — хорошая земля, красивая, если верить слухам: на западе — алые леса, восток утопает в цветах. Погода там теплая, приятная, вот только, боюсь, другим народам она не по нраву, иначе почему же такая страна — и до сих пор необитаема? Феоркайндцы, эрты, ледяные — мало ли кто мог заселить ее, так ведь нет.
Сианад подбросил еще дровишек в очаг, взметнув целый столб ярких искр, и повернулся к девушке.
— Как давно ты помнишь себя? — спросил он, выгнув дугой колючую рыжую бровь.
Имриен поведала ему все, что могла, рисуя пальцами в пыли и пользуясь языком жестов. Сианад обучил ее новым знакам, которые она тут же с жадностью усвоила. Когда «рассказ» был окончен, эрт озадаченно покачал головой.
— Даже и не знаю, что с тобой поделать, Имриен. Тилгал у тебя — одно название, что амулет, не стоило и дерево переводить. Послушай, а что это за шрам на горле?
На горле? Насколько девушка помнила, били ее только по плечам и спине. Смотреть на свое отражение Имриен всегда избегала… Чуткие пальцы нащупали на шее плотный косой рубец. Девушка нахмурилась и пожала плечами.
— Тоже забыла? Наверное, от удара плетью. У моего кузена была такая же метка на руке — сам виноват: неосторожно щелкнул кнутом… — Сианад задумчиво строгал деревяшку. — Знаешь, я ведь вырос в деревне, в Финварне. Добрые были денечки. У нас даже имелся свой овинный. Задира еще тот, но помогал нам исправно.
Эрт вытянул ноги поближе к огню, разглядывая потрескавшийся очаг.
— Один раз они с моим папашей сильно повздорили на ярмарке. Возвращается па домой — а у него был любимый платочек, именной, вышитый мамой еще до их свадьбы, и вдобавок с магическим заклятием — глядь, а платка-то и нет. На кого же думать, как не на овинного. Пошел назад — и точно, сидит себе наш драчун и трет платочек о камень. Еще чуть-чуть, и протер бы дыру, а это верная смерть для хозяина. «Вернулся? — говорит. — Вот и славно. Давай биться». И бились же, скажу я тебе! Но па уложил его на обе лопатки. Зато потом, когда мы остались без дров, как полагаешь, кто притащил к нашему домику целую березу? А грязи было уже по колено! У папаши тогда страшно болела нога, и он почти не ходил.
Сианад отрешенно почесал подбородок.
— И молотильщик он был знатный, овинный-то. Не знаю, что бы мы без него делали по осени… Все равно крестьянская жизнь не по мне. Не могу сидеть на месте. Вот разыскивать силдроновую шахту — всегда пожалуйста. Даже если все это шутка и ничего там нет. Я ведь ни одной душе про карту не проболтался, один хотел. И племянника Лиама с собой не взял…
Он погрузился в молчание. Имриен пошуровала палкой в очаге; у девушки слипались глаза.
— Пора спать! — Сианад потянулся и пристроился на скамье, положив под щеку ранец. Имриен свернулась в комок под маленьким одеяльцем, укрывшись с головой, и моментально заснула.
Долго ли, коротко ли, но пробудиться ей пришлось. Что-то неимоверно тяжелое ползло по ногам девушки и шумно дышало. Мерцающий огонь очага высветил неподалеку ее товарища — огромный храпящий утес. Имриен с силой отшвырнула от себя неведомое существо, которое тут же метнулось за дверь, и вскочила на ноги. Сианад проснулся мгновенно. В руке его сверкнула холодная сталь.
— Что это было? Ты видела?
Девушка помотала головой, взяла полено и направилась к выходу. Сердце скакало в ее груди перепуганным кроликом. Выглянув наружу, Имриен не заметила ничего подозрительного, одни лишь темные силуэты деревьев да звезды, что качались на водной глади. В мельничном пруду мирно квакали лягушки.
Сианад растопил очаг пожарче, и путники сели спинами к огню, вглядываясь в окружающие тени. Пламя металось и потрескивало. Кровь гулко стучала в висках девушки.
В соседней комнате что-то завозилось, застучало, заскрежетало о камень… Сианад выглянул, и звуки сразу прекратились. Потом начались удары в стену, будто в нее бросали чем-то тяжелым, а то и били молотом, как по наковальне.
— Фу ты! Это всего лишь жалкая кучка лешачков! Они нас просто пугают.
«И с большим успехом», — подумала Имриен.
Снаружи кто-то заревел. Жалобный вой оборвался хохотом. Загремели ржавые цепи. Сквозь щели в полу и стенах в комнату пробивались ослепительные огни, которые с шумом взвивались вверх и необъяснимым образом исчезали. По воздуху летали тяжелые камни. То тут, то там громко хлопали двери — вот только дверей-то на мельнице не было. Уснуть путникам больше не удалось.
Когда настала тишина и очаг уже еле мерцал, на мельницу наведался Фуатан — злобный водяной, принявший вид отвратительного карлика в оборванных зеленовато-серых одеждах, которые мерзко хлюпали при каждом шаге.
— Кто вы? — вопросил он. — И как вас зовут?
— А ты кто? — нашелся эрт. — И как твое имя?
— Я сам, — вывернулся лукавый Фуатан.
— А мое — Собственной Персоной, — небрежно проронил эрт. — А моего друга зовут Это Я.
Путники продолжали сидеть у огня. Водяной подсел к ним, как можно ближе к очагу. У ног Фуатана вскоре натекли две большие лужи, однако одежда его ничуть не просохла. Девушка сидела очень тихо. Сквозь дверной проем в комнату заползали глубокие черные тени.
Неустрашимый Сианад резко разворошил угли. И зря! Искры и горячая зола вырвались на свободу и опалили карлика. Тот подпрыгнул, яростно завертелся и завыл (откуда только взялась такая силища в тщедушном тельце?):
— Горю! Горю!
Тут из-под камелька раздался ужасный голос:
— Кто посмел обжечь тебя?
— Прячемся! — зашипел Сианад, увлекая Имриен за собой под каменный стол.
Еще миг — и было бы поздно. Путники забились во тьму и мелко задрожали, услышав во второй раз:
— Кто посмел обжечь тебя?
— Это Я и Собственной Персоной! — вопил Фуатан.
— Будь это смертный, я отомстил бы за тебя, — ответствовал голос. — Но раз это ты, и собственной персоной, я ничего не могу поделать.
Водяной застонал и бросился вон. На мельницу упала вязкая, плотная завеса тишины.
