Три дня и три ночи девушка блуждала по Аркдуру, пила воду из чистых ручьев и речек и не находила никакой пищи — все, как в прошлый раз. Кругом лежали холодные голые камни. На девственно-чистой поверхности разломов не росло ни мхов, ни лишайников — и при виде этого Ашалинда заплакала от благодарности судьбе. Должно быть, все-таки после землетрясения прошло не так уж много времени. Она медленно, миля за милей, брела вперед, ноги у нее покрылись кровоточащими ранами, а колени — лилово- черными синяками от постоянных падений и ушибов. Однако она никого не встречала — ни птицы, ни насекомого, ни даже какой-нибудь нежити. Один раз, когда она спала, ей привиделось что-то дивное и ускользающее, и девушка решила, что видела во сне Скачку Светлых по Хоббовой горе.
На закате третьего дня она увидела на далеком холме башню, над созданием которой явно потрудилась не природа. Не ветер и дожди придали форму этому строению — тут явно приложили руки люди. Однако башня эта была гораздо ниже тех, что строили в Эрисе обычно. Она не годилась ни в наблюдательные вышки, ни в причальные мачты. Если ее возвели люди — должно быть, эти люди живут тут и по сей день! Зрелище придало девушке новые силы, и она поспешила вверх по склону.
Однако добравшись до башни, Ашалинда не обнаружила там никого — ни смертных, ни бессмертных, лишь тишину и молчание. Здесь не было ни следа человеческой жизнедеятельности — только несколько крошек засохшей известки да осколки камня.
В основании башни зияли четыре высокие арки, обращенные к каждой из сторон света, но проемы были забраны железными решетками. Вглядевшись в отверстие меж острыми, как алмазные грани, прутьями узорной решетки, Ашалинда разглядела бледную фигуру, неподвижно, точно неживая, возлежавшую на высоком каменном столе. Последние косые лучи заходящего солнца скользнули в глубь арки, разгоняя царящие в башне сумерки, и стало видно, что это статуя изображает спящую девушку. Руки ее мирно покоились на груди, у ног и в изголовье — мраморные белые розы. Однако то был не просто сон: фигура изображала покойницу на катафалке. Значит, эта башня служила памятником, мавзолеем.
Ашалинда прислонилась к железным шпалерам — и дверь неожиданно поддалась, качнулась внутрь. Девушка почти упала в чертог со статуей. Дверь снова скрипнула и смолкла, застыла в прежнем положении.
Статуя умершей непостижимым образом приковывала к себе взгляд. Шагнув к катафалку, девушка остановилась, разглядывая безмятежное лицо. Усталому разуму потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что именно она видит, — а затем Ашалинда просто упала на каменные плиты пола.
Прошло много часов, Аркдур давно погрузился в бархатную тьму, а она все так же лежала здесь, пред своим изображением, безупречной своей копией.
Медленно прошла ночь. Утром тишину холма нарушил цокот копыт, позвякивание сбруи, звон колокольчиков на узде и веселые людские голоса. На холм взбирались двое всадников с вьючной лошадкой в поводу. Спешившись, они вошли в гробницу. А через миг торопливо вылетели оттуда, помчались прочь и остановились только на середине склона, глядя на друг друга со страхом и недоверчивым изумлением. Наконец, обнажив мечи, они осторожно приблизились к башне во второй раз.
Войдя в приоткрытую решетчатую дверь, они принялись свистеть, звонить в бубенцы, трясти железной упряжью и бормотать заклинания.
— Это она, та самая госпожа, — приглушенными голосами переговаривались они.
Открыв глаза, Ашалинда попросила еды — и они, удостоверившись наконец, что это не призрак и не козни нежити, охотно исполнили ее просьбу. Но оба все еще побаивались ее.
— Как вы здесь оказались, госпожа? — спрашивали они.
— Прошла через Ворота, — ответила девушка, изумленная ничуть не меньше их.
Потрясение, испытанное при виде собственной усыпальницы, ошеломило ее, бедняжка ничего не могла понять. Должно быть, она проплакала всю ночь напролет — лицо казалось непривычной, неживой маской, глаза щипало от соли.
— Какие ворота? Вот эти, железные?
— Да нет же. Ворота Светлых.
Те, кто нашел ее, снова многозначительно переглянулись.
— Его величество должен узнать об этом, — сказал один. — Робин, отправь голубей.
Робин отвязал от луки седла клетку, гримасничая от усердия, три раза накарябал одно и то же послание на трех узких кусочках пергамента, привязал их к лапкам трех голубей и выпустил птиц.
— Где Ангавар? — спросила она.
Лица ее спасителей мгновенно сделались непроницаемыми — точно вдруг захлопнулись ставни.
— Госпожа, мы отвезем вас к его императорскому величеству, королю Эдварду, — настороженно сообщили они, — но по части всего остального ничего сказать не можем.
— Не понимаю!
— Мы считаем, госпожа, это было бы неблагоразумно. Наши познания ограничены, а ну как мы невзначай что-нибудь перепутаем или исказим. Лучше всего будет, если ответы на все ваши вопросы вы услышите непосредственно из уст самого его величества. Мы всего лишь слуги, ухаживающие за вашей… за усыпальницей.
— Скажите мне только одно, — взмолилась бедняжка, — долго ли я отсутствовала?
— С тех пор как госпожу видели последний раз, прошло семь лет, — неохотно признались слуги, все еще не веря своим глазам.
И больше ничего не отвечали, как жалобно она ни умоляла их.
Дав Ашалинде плащ с большим капюшоном, они усадили ее на лучшую из трех лошадей и повезли по бездорожью Аркдура к берегу моря. Навстречу им уже плыл корабль. Пока спущенная на воду лодка с гребцами шла к берегу, спасители велели Ашалинде натянуть капюшон на лицо.
— Для вашей же безопасности, — объяснили они. — О том, что мы нашли вас, до поры до времени не должен знать никто. Слишком много лиц с сомнительной репутацией мгновенно заинтересуется вестями о местопребывании такой леди, как вы. Мы ведь не знаем, кому из команды можно доверять, а потому не станем доверять никому. Спрячьте лицо.
Она с ними не спорила. Прятаться — в конце концов к этому она привыкла.
Стояла прекрасная погода, дул легкий попутный ветер, и корабль весело скользил к югу. Однако не успел он удалиться от берега Аркдура, как произошло нечто, напугавшее всю команду, — нечто такое, отчего моряки с опаской косились на странную пассажирку в капюшоне. Кое-кто бормотал, что она приносит несчастье, другие — что она злобный дух, только прикидывающийся человеком, и что ее непременно надо вышвырнуть за борт.
А произошло вот что: гладкое море спокойно искрилось под ярким синим небом, как вдруг отовсюду кругом послышались звуки дивного многоголосого пения. Оно сопровождалось шелестом чистого шелка. А потом вдруг налетел порыв ветра, и всем на борту показалось, точно мимо них проходит целая толпа, задевая их краями легкой ткани. Свет солнца стал мягче, янтарнее, как лепестки изысканной розы, море и небо от горизонта до горизонта окрасились этим сиянием. Изгиб каждой волны уподобился лепестку камелии. И в то же время по ветру распространилось дивное благоухание, запах луговых цветов, столь сладкий и берущий за душу, что многие, вдохнувшие его, падали на палубу на колени, всхлипывая от неизъяснимой муки. Корабль взлетел на гребень волны — а затем все вдруг закончилось, странный свет погас и пение смолкло, лишь скрипели мачты и гулко хлопала вода о корпус корабля.
Как будто вдруг погасили лампу.
А через много часов развеялся и запах цветов.
Все терялись в догадках, что бы все это могло значить, но никто не сомневался в одном: после этого мир уже никогда не станет таким, как раньше. Никто не обсуждал произошедшего вслух, хотя каждого произошедшее глубоко взволновало — а может быть, именно поэтому. Однако многие подозревали странную пассажирку. К ее счастью, на борту находились не только обычные моряки, но еще и люди короля, а также дайнаннские рыцари. Они вступились за нее, и ее оставили в покое.
Корабль без каких бы то ни было дальнейших приключений прибыл в Каэрмелор, где был встречен вооруженной охраной, которая повезла девушку из гавани в зарешеченном паланкине, особо предупредив не выглядывать из него и не открывать лицо. Со всех сторон паланкин окружала стража, но Ашалинда все равно украдкой выглядывала в щелочку между шелковыми занавесками. За эти семь лет город сильно изменился. Причальные мачты и Башни Всадников Бури исчезли. Не было видно ни единого
