—
Никогда прежде не испытывала она такого соблазна. И, без сомнения, едва не сдалась. Неужели в словах принца заключена истина?
— Торн дал мне клятву верности, — настаивала она. — Он любил меня.
Однако бедняжка уже сама не верила своим словам.
От раскатов смеха Моррагана лебединые девы завернулись в плащи. Юный Валентин выронил из рук дымящуюся трубку, и она рассыпалась ворохом огненных искр. Даже бесстрашный Итч Уизге дрогнул. Кейтри, до смерти перепуганной гневом Моррагана, показалось, будто сумрачный лик Владыки Водяных Коней стал еще бледнее.
— Судя по всему, он просто решил немного поразвлечься с тобой, — сказал Морраган Тахгил- Ашалинде. — В изгнании время становится для бессмертного сущим проклятием. И оттягиваемое наслаждение делается еще слаще от проволочки. Погоня доставляет не меньше удовольствия, чем убийство добычи. Подумай-ка, моя Элиндор, крепко подумай-ка. Какие слова говорил он тебе, что обещал?
И она вспомнила — что было совсем нетрудно, ибо некие моменты запечатлелись у нее в душе столь ясно и четко, что уничтожить их не могли бы никакие заклятия.
Башня Исс, вечер. Освещенный звездами балкон, кто-то, при виде которого у нее перехватывает дыхание, склоняется на балюстраду.
—
—
—
—
—
—
Деревья в дубовой роще дрожали. Листья на них ссыхались и сворачивались в трубочки, точно стружки в огне. Кейтри тихонько поскуливала от ужаса.
— Он говорил… — Ашалинда замялась, охваченная смятением. — Увы, — пришлось признать ей, — он никогда не обещал быть моим.
— Удивлена, простушка ты этакая? — усмехнулся Морраган и повернулся к Витбью. — Просвети смертную, моя прелестная уточка.
Виночерпий поднес Моррагану золотую чашу, но тот отказался. Польщенная вниманием принца, пусть даже столь оскорбительным, лебединая дева поклонилась ему и скользнула к Ашалинде.
— Витбью вовсе не враг прекрасному владыке, — заявила она, куда свободнее изъясняясь на языке людей, чем обычно. — Да и смертным девицам тоже.
Кейтри вздрогнула.
— Что? — воскликнула она. — До сих пор ты говорила исключительно аллитерациями и поэтическим стилем. Так, значит, на самом деле ты вполне нормально владеешь всеобщим наречием? Почему же притворялась перед нами? А теперь еще переметнулась на другую сторону! А мы-то считали, ты честная! Ты обманула нас! Что еще ты скрыла от нас, предательница?
Лебединая дева зашипела, точно рассерженная гадюка, и раскинула руки. Черным полукружием взметнулся плащ.
— А зачем Витбью вообще говорить со смертными? — сварливо осведомилась она. — Воровской народец! Неблагодарные! Уродские людские слова недостойны лебединых уст.
Морраган пронзил Витбью тяжелым взглядом.
Вспомнив о том, что находится в обществе особы королевской крови, она притихла, смирив природную неприязнь, но в птичьих глазах все еще посверкивали опасные огоньки.
— Подумай, — сказала она, — как Благородные могут относиться к твоему низменному народу? Людям, что поедают оболочку пищи, пожирают плоть лебедей и прочих тварей, глотают разбухшие в озере корни растений! Людям, что обедают мертвечиной, а потом еще смеют давать вещам названия! Как может аристократ влюбиться в свинью?
— Торн преломлял со мной хлеб, — возразила Ашалин-да, — Мы много раз ели вместе!
— Чары Дивных легко отведут глаза глупым смертным! — парировала Витбью. — Неужто Вахгил и в самом деле своими собственными глазами видела то, о чем говорит? Ее спутник вкушал лишь
— А лебеди роются в грязи, выискивая червяков, — яростно заметила Кейтри. Удар тяжелого плаща сбил ее с ног.
— Не смей вымещать злобу на ребенке! — вскричала Ашалинда. — Витбью, прежде ты была нам другом — скажи, если Светлые и правда считают нас такими грязными и мерзкими, зачем тогда крадут нас?
— Да точно так же, как люди заводят себе четвероногих друзей и вполне неплохо к ним относятся, так и Дивные могут развлечься обществом людей, — небрежно отозвалась лебединая дева.
Присутствующая при этой сцене нежить разразилась хохотом, воем, пронзительными воплями и мяуканьем.
— Нет! Ты ошибаешься! — не сдавалась Ашалинда, однако голос ее звучал еле слышно.
Девушку одолевали гнетущие сомнения.
— Кто, кроме неопытной глупой девушки, мог бы поверить, что высший из высших возьмет себе в жены простую смертную? К каким еще нелепейшим выводам привело Вахгил ее суетное тщеславие?
— Нет!
— Все эти лебединые увертки столь же нарочиты, как прежняя манера говорить! — обвиняюще выкрикнула Кейтри. — Она говорит сплошными вопросами, сплошные «если бы да кабы». На самом деле она ничего толком и не сказала!
— Порою бессмертные все же вступали в брачный союз со смертными, — продолжала Витбью. — Чаще всего по принуждению, когда люди крали у них волшебный плащ или кожу. И все эти браки обречены были на трагедию — разве Вахгил не слыхала?
— Не стану больше ничего слушать! — Тахгил-Ашалинда заткнула пальцами уши. — Уходи! Убирайся прочь, лебединая дева! Прежде я думала, ты добра ко мне, но теперь понимаю, что ты всего-навсего старалась заманить меня в паучьи сети. Ты предательница!
— Вистхай! Вахгил ошибается в Витбью, — вздохнула прекрасная колдовская дева, — ибо лебедь сейчас говорит лишь затем, чтобы помочь злополучной смертной, сорвать с ее закрытых глаз завесу водорослей. Все, что делала лебедь, она делала лишь из добрых чувств. Если Вахгил не испытывает благодарности к Витбью, это воистину грустно.
И она удалилась, грациозно кутаясь в плащ.
— Ну что, теперь ты понимаешь замысел Ангавара? — тихо осведомился принц Морраган, придвигаясь к девушке.
Но Ашалинда, уязвленная в самое сердце, не могла ответить. Эмоции душили ее. Охваченная горем, она закрыла глаза. А когда открыла их, дубовая роща и волшебный народ уже исчезли. Вокруг снова простирался многоколонный чертог. Мраморный пол усеивали сухие листья и золотая пыльца. Из всей толпы гуляющих здесь оставались только она, Кейтри и Тулли. Инкрустированный столик, расколотый в щепы, валялся на полу, зеркало разбилось миллионом мелких осколков.
В тенях еще звенело эхо приказа: