генерал отлетел назад, едва не упав. Чародеи поступали так же со всеми акацийцами, кто оказывался перед ними. Движениями пальцев они выхватывали солдат прямо из битвы и отбрасывали назад, подальше от мейнцев. Дариэл пронесся по воздуху и рухнул на землю рядом с сестрой. Мэна помогла ему встать и заставила отвернуться от битвы. Она закричала, приказывая остальным сделать то же самое.
— Нуало сказал: не смотреть! — рявкнула Мэна. — Делайте, как он велел. Что бы ни случилось — не смотрите.
Лика, однако, не позабыл свое намерение, которое пытался осуществить всего несколько секунд назад. Он не подумал толком, прежде чем принять решение. Генерал не хотел оскорблять сантот, не желал проявлять неуважения к ним. Однако же он проснулся нынче утром, намереваясь умереть, уверенный, что видит солнце в последний раз. Теперь, стоя рядом с величайшей битвой, какую только знал мир, он не мог остаться в стороне. Он отвернулся от Мэны и Дариэла, от сгрудившихся сзади акацийцев — и ринулся в битву следом за колдунами.
Алайн был среди сантот, когда те рассеялись по полю. Чародеи двигались с закрытыми глазами. Их губы шевелились. Они говорили. Нет… они пели. Они наполняли воздух вьющимися, звенящими мелодичными переплетениями слов и звуков. Их песня, казалось, была материальной. Музыкальные ноты пролетали с едва слышным шуршанием, у них была форма — сложная текстура, словно узор на спине змеи. Каждый миг кто-нибудь из сантот проводил рукой по воздуху, словно хотел притронуться к материи эфира кончиками пальцев.
Мейнцы подались назад — изумленные, растерявшиеся. Их генералы попытались восстановить порядок и возобновить атаку, но им не дали такой возможности. В этот момент сантот напали. Они двинулись вперед все той же плавной походкой, однако каждый из них за единую секунду преодолевал огромные расстояния. На ходу чародеи продолжали выкрикивать странные, непонятные слова. Они размахивали руками и били воздух как безумцы, обуянные невидимыми демонами.
Лика побежал, чтобы не отстать. Он стоял за спинами сантот, когда те приблизились к отряду белокурых солдат. Мейнцы ждали врага, выставив вперед мечи, готовые и нападать, и обороняться, но одним взмахом руки сантот сорвал с двоих солдат доспехи, одежду и даже кожу. Воины выронили мечи и застыли, еще не понимая, что произошло. Их мышцы, сухожилия и хрящи — все было обнажено; кишки, точно блестящие змеи, выскользнули из животов на землю. Чародей прошел мимо еще прежде, чем мейнцы упали, и сделал то же самое с остальными солдатами отряда, стоявшими чуть позади.
Другой маг резко ударил кулаком по воздуху — странный жест при отсутствии непосредственного противника. Однако секундой позже целая группа солдат в сотне ярдов перед ним превратилась в жидкость. Каждый из них стал тысячью шариков влаги размером с боб, собранных в форме человеческой фигуры. Капли упали на землю и разбились от удара, оставив на земле ярко-красное пятно. Еще один чародей выдул свою ярость прямо из горла — с силой, которая изогнула воздух перед ним и проложила в рядах мейнцев кровавую просеку. Оторванные конечности и головы разлетелась в разные стороны.
За несколько секунд все изменилось. В мейнской армии воцарился хаос. Многие солдаты бросали оружие и срывали шлемы. Они накидывались на своих товарищей, топтали упавших или бездумно метались по полю. Страх завладел ими безраздельно. Было ясно, что мейнцы потерпели сокрушительное поражение. Лика не знал, что они видят на лицах магов, но это зрелище наполняло их ужасом. А сантот все преследовали и преследовали врага, и ярость чародеев пылала все жарче. Они шагали по земле, и земля прогибалась под их ногами. Пласты почвы вставали торчком, словно земная кора была сделана из тонких досок, и сила ударов швыряла мейнцев высоко в воздух.
— Невозможно… — пробормотал Лика.
Такого просто не могло быть. Он повторял это снова и снова. Невозможно — пусть даже ощущение казалось ему знакомым. Оно было созвучно с его кошмарами, обуявшими генерала в те времена, когда он горел в лихорадке на плато Мейн, под грудой мертвых тел. Картины, которые вспыхивали тогда в голове Лики, во многом походили на те, что окружали его сейчас. Но его бредовые видения не были реальностью. Сны. Иллюзии… Не более. Алайну хотелось верить, что нынешние картины окажутся такими же вывертами разума. Не нужно принимать их за чистую монету. Иначе придется поверить, что мир лишь картина, написанная на ломком полотне. Ее можно разодрать на части. Проделать дыры в земле и в небе. Такие дыры возникали прямо у Алайна на глазах; они исчезали почти мгновенно, однако ужас оставался в памяти. А потом разверзлись небеса, и вниз посыпались твари. Змеи, черви, сороконожки размером с сосну, похожие на угрей чудища, словно выдернутые из черных глубин великого океана — все это падало на землю. Адские создания скручивались и извивались, налетая на мейнских солдат, расплющивая людей в кровавые лепешки. И генерал понимал, что его глаза многого не видят. Истинные кошмары находились где- то на периферии зрения, они ускользали, когда он пытался сосредоточиться. Лика вертел головой из стороны в сторону, взгляд его исступленно метался по полю, но все же он не мог разглядеть этих ужасов, хотя точно знал: они где-то здесь, рядом. Очень близко.
Один из сантот стоял неподвижно, выпевая слова очередного заклятия. Генерал узнал Нуало и двинулся к нему. Он подошел так близко, как только осмелился, и остановился — тяжело дыша, ощущая такую усталость, какой не чувствовал никогда прежде, за всю свою жизнь. Эта усталость, понял Лика, была следствием отнюдь не только физического напряжения.
Живому трудно находиться рядом с магией, подумал он. Такая сила…
Нуало обернулся — медленно, плавно. Сперва обратил к Лике взгляд, затем повернул голову и уж потом — все тело. Чародей коротко глянул на поле. В его глазах плескалась ярость, какую Лика прежде не мог даже вообразить. Там, за этими глазами, полыхало пламя, и его беззвучный рев потрясал основы мироздания.
— Искажена. Такая сила — искажена. — Алайн услышал слова у себя в голове и понял, что Нуало докончил его незавершенную мысль. — Как же вы живете?..
Глядя в глаза Нуало и думая обо всем, что кричало, билось и извивалось повсюду вокруг него, Лика не мог ответить на вопрос. Его выдернуло из обычного мира, и генерал созерцал его будто бы изнутри и снаружи одновременно. Ему позволили увидеть все это, пережить все это, но он даже примерно не представлял, как такое возможно.
Позже Лика Алайн не сумеет сказать наверняка, что именно он видел. Большая часть воспоминаний этого дня останется у него в голове калейдоскопом разрозненных картин, расколотой мозаикой. Однако кое-что генерал знал наверняка: сила, которую он наблюдал, пугала не только своей разрушительностью. Она была полным и абсолютным злом. Стремление использовать ее необязательно должно быть продиктовано дурными намерениями. Нуало и другие сантот не были злодеями сами по себе. Даже ярость, бурлившая в них, уходила корнями в любовь к миру, в желание воссоединиться с ним. Однако сила, которую они выпустили, обладала собственной злобной волей. Возможно, в прежние, далекие годы язык Дающего был языком творения. Возможно, акт творения являлся гимном любви. Так гласили легенды, и если они не лгали, то чистый, незапятнанный мир был прекрасен — как и язык-музыка, породивший его. То, что высвободили сантот, являлось полной его противоположностью. Их песня стала разрушительным огнем; пустотой, которая пожирает творение, а не питает его.
Лишь теперь Лика понял, зачем он увязался за сантот, почему бежал за ними, стремясь увидеть их деяния. Он бежал, чтобы знать. Он бежал, чтобы стать свидетелем. Для того, чтобы — если приспеет такая нужда — хоть кто-нибудь мог объяснить, почему созданное не имеет права владеть силой создателя.
Глава 71
Коринн потребовалась вся сила воли, чтобы смотреть вперед, не опуская взгляда к залитому кровью полу. Она старалась не обращать внимания на мертвые тела, забрызганные кровью стены, разломанные и разбитые вещи. Можно видеть лишь простые предметы — уцелевшую мебель, фрески в конце коридора, произвольные участки стен. Она намеревалась запереться в своих покоях и дождаться, когда закончится уборка. Не высовывать носа за дверь, пока последнее напоминание о кровавой резне не исчезнет без следа. Принцесса отправила Риалуса в нижний город, чтобы нанять для этой уборки акацийских простолюдинов. Она заплатит им свободой, привилегиями, своей благодарностью и любовью. Она сделает так, что они снова
