Доктор Уилсон смотрит мне в глаза: -В лучшем случае.
Я знаю, что похожа на груду костей, обтянутых липкой пленкой. Я вижу по глазам Адама, что он потрясен. -Ты меня помнишь не такой, да?
Он наклоняется и целует меня в щеку: -Ты красавица.
Но мне кажется, что именно этого он всегда боялся: делать вид, что я ему нравлюсь, когда я подурнею окончательно и расклеюсь.
Он принес мне тюльпаны из своего сада. Я засовываю их в кувшин с водой. Адам просматривает открытки с пожеланиями выздоровления. Мы болтаем о всяких пустяках- о том, как принялись растения, которые они с мамой купили в садоводческом центре, о том, что его мама теперь проводит больше временя на свежем воздухе и наслаждается весенними деньками. Адам бросает взгляд в окно и что-то шутит о тои, какой чудный вид открывается из окна на стоянку машин. -Адам, я не хочу, чтобы ты себе врал.
Он хмурится, будто не понимает, о чем речь. -Не надо делать вид, что я тебе нравлюсь. Мне такая анестезия не нужна. -Что ты хочешь этим сказать? -Я не хочу, чтобы ты притворялся. -Я не притворяюсь. -Я тебя не виню. Ты же знал, что я так расклеюсь. А дальше будет только хуже.
Адам на мгновение задумывается, потом сбрасывает кроссовки. -Что ты делаешь? -То, чего мне по- настоящему хочется.
Он откидывает одеяло и ложится рядом со мной. Обнимает меня, прижимает к себе. -Я люблю тебя, - сердито шепчет он мне в шею. -У меня разрывается сердце, но я все равно тебя люблю. И не смей возражать мне, что это неправда. Никогда так не говори!
Я кладу ладонь на его щеку, и он прижимается к моей руке. Мне приходит в голову, что Адам одинок. - Прости, я была неправа! -Еще бы!
Он не смотрит на меня, и похоже, едва сдерживает слезы.
Адам проводит со мной целый день. Мы смотрим MTV, потом он читает оставленную папой газету, а я дремлю. Мне снится Адам, несмотря на то что он здесь, рядом со мной. Мы бредем куда-то по снегу, но почему-то нам жарко и мы в купальниках. Мы идем глухими тропами, мимо заснеженных деревьев, по извилистой дороге, у которой нет конца.
Проснувшись, я понимаю, что проголодалась, и отправляю Адама еще за одним клубничным мороженым. Едва он уходит, как я начинаю по нему скучать. Кажется, будто больница опустела. Как такое может быть? Я сцепляю пальцы под одеялом и не расплетаю, пока Адам не ложится рядом.
Он разворачивает эскимо и протягивает мне. Я кладу мороженое на тумбочку: -Потрогай меня.
Адам смущается: -Мороженое растает. -Ну пожалуйста. -Я лежу рядом. Я прикасаюсь к тебе.
Я кладу его руку к себе на грудь: -Вот так. -Тесс, не надо, я могу сделать тебе больно. -Нет. -А если войдет медсестра? -Мы запустим в нее судном.
Адам нежно сжимает через пижаму мою грудь. -Вот так?
Он касается меня бережно, словно я драгоценность, словно он очарован мной, восхищен моим телом- даже сейчас, когда оно слабеет. Его кожа соприкасается с моей, и мы оба вздрагиваем. -Я хочу заняться любовью.
Он замирает: -Когда? -Когда вернусь домой. Еще хоть один раз перед смертью.
Его взгляд меня пугает. Я еще никогда не видела у Адама такого выражения лица. В нем столько искренности и мудрости, будто он видел то, чего и представить нельзя. -Обещаю.
Тридцать четыре.
Они смеются, как дежурные. Каждое утро приходит папа. Днем появляется Адам. Вечером возвращаются папа с Кэлом. Время от времени забегает мама; на второй раз у нее хватает сил высидеть до конца переливания крови. -Уровень гемоглобина и тромбоцитов повышается, -произнесла мама, когда меня подключили к аппаратуре.
Мне приятно, что она знает названия.
Но прошло десять дней. Я даже Пасху пропустила. Столько времени-впустую.
Каждую ночь, лежа на узкой больничной койке, я мечтаю об Адаме. Я хочу лежать, переплетя свои ноги с его, и чувствовать его тепло. -Я хочу домой, -заявляю я медсестре. -Еще рано. -Мне уже лучше. -Не настолько. -Чего вы ждете? Что я выздоровею?
Каждое утро восходит солнце и в городе гаснут огни. По небу летят облака, бурный потом машин вливается на стоянку, затем она пустее, солнце снова ухает за горизонт, и заканчивается еще один день. Течет время. Течет кровь.
Я собираю сумку и одеваюсь. Сажусь на кровать, стараясь принять бодрый вид. Я жду Джеймса. -Я еду домой, -сообщаю я, когда он просматривает мою карту.
Он кивает, словно ожидал этого: -Вы твердо решили? -Вполне. Я скучаю по свежему воздуху. -Я указываю за окно -вдруг он слишком занят, чтобы заметить мягкий свет и облака в голубом небе? -Тесса, чтобы анализ крови не ухудшился, нужно соблюдать строгий режим. -Разве я не могу соблюдать его дома?
Доктор бросает на меня серьезный взгляд: -Чтобы вести привычный вам образ жизни, необходимы медицинские процедуры, которые отнимают много времени и сил. Как часто и в каком объеме они вам нужны-об этом можете судить только вы. Вы уверены, что больше не хотите продолжать лечение?
Я вспоминаю комнаты в нашем доме, цвет ковров и занавесок, расстановку мебели. Мне безумно хочется пройти из своей спальни вниз по лестнице, через кухню, в сад. Я хочу проделать этот пусть. Посидеть в шезлонге на лужайке. -Последнего переливания хватило всего на три дня.
Врач сочувственно кивает: -Я знаю. Увы. -Сегодня утром мне сделали еще одно. Как думаете, насколько его хватит?
Он вздыхает: -Понятия не имею.
Я разглаживаю простыню ладонью: -Я хочу домой. -Давайте обсудим это с городским управление здравоохранения. Если они гарантируют ежедневный посещения медсестер, тогда, быть может, мы вернемся к этому разговору. -Врач вешает мою карту обратно на спинку кровати. -Я позвоню им и зайду, когда вернется ваш отец.
После его ухода я считаю до ста. На столе пасется муха. Я протягиваю палец, чтобы коснуться ее хрупких крылышек. Муха чувствует мое приближение, с жужжанием перелетает на лампу и кружится вокруг нее. Мне ее не достать.
Я надеваю куртку, накидываю на плечи шарф и беру сумку. Дежурная медсестра даже не замечает, как я прохожу мимо нее и сажусь в лифт.
Спустившись на первый этаж, я пишу Адаму эсэмэску: ПОМНИШЬ, ЧТО ТЫ МНЕ ОБЕЩАЛ?
Я хочу умереть по-своему. Это моя болезнь, моя смерть, мой выбор.
Вот что значит принимать все как есть.
До чего приятно идти. Просто переставлять ноги, следуя за желтой линией на полу в коридоре до самой регистратуры. Как весело проходить сквозь вращающуюся дверь, делая внутри два круга -в честь гения, который ее изобрел. Как здорово дышать свежим воздухом. Сладким, прохладным, потрясающим свежим воздухом.
У ворот стоит киоск. Я покупаю шоколадку «Дейри милк» и пачку жевательных конфет «Чуитс». Когда я расплачиваюсь, продавщица смотрит на меня как-то странно. Наверное, после всех лечебных процедур от меня исходит тусклое свечение, и некоторые люди его видят, точно неоновую лампу, вспыхивающую с каждым моим шагом.
Глазея по сторонам, я бреду к стоянке такси. Я замечаю камеру слежения на фонарном столбе, которая вращается вокруг своей оси, слышу треньканье мобильных телефонов. Я шепчу «Прощайте», - и кажется, будто больница удаляется; тень от платанов заволакивает ее окна темнотой.
Мимо, стуча высокими каблучка, неспешной проходит девушка; от нее пахнет жареным цыпленком. Девушка облизывает жирные пальцы. Какой-то мужчина с плачущим ребенком на руках орут в мобильный телефон: «Нет, черт возьми, я не могу тащить еще и картошку!»
