Я на верху блаженства. -Иди сюда. Иди ко мне.
В его взгляде мелькает сомнение. -А тебе не будет больно? -Где ты этому научился? -Тебе понравилось? -Ьезумно!
Адам ухмыляется, до смешного довольный собой: -Видел в одном фильме. -А как же ты? Останешься ни с чем?
Он пожимает плечами: -Да ладно, ты же устала. Может, не надо? -Тогда ты можешь поласкать себя. - При тебе? -Я хочу посмотреть.
Он заливается румянцем: -Правда? -А почему бы и нет? Будет, что вспомнить.
Адам смущенно улыбается: -Ты действительно этого хочешь? -Да.
Он встает на колени. Пусть у меня не осталось сил, но зато я пожираю его глазами.
Адам смотрит на мою грудь и ласкает себя. Никогда и ни с кем я не была так близка, ни на чьем лице не видела такого выражения потрясенной любви. Он распахивает глаза, раскрывает рот… -Тесс, я люблю тебя! О господи, как же я тебя люблю!
Тридцать семь.
Расскажите мне, как это будет.
Филиппа кивает, словно ждала этого вопроса. На ее лице появляется странное выражение- профессионально-отстраненное. Мне кажется, она начала дистанцироваться. А что ей еще остается? Ее работа-помогать умирающим, и если она к каждому будет привязываться всей душой, то сойдет с ума. - Теперь тебе будет меньше хотеться есть. Вероятно, ты будешь больше спать. Едва ли ты станешь с кем-то подолгу общаться, но не исключено, что в промежутках между сном ты найдешь в себе силы поболтать минут десять. Быть может, тебе захочется спуститься в гостиную или подышать свежим воздухом, если на улице тепло и папа вынесет тебя в сад. Но большую часть времени ты будешь спать. Через несколько дней ты начнешь иногда терять сознание и, хотя не всегда сможешь ответить, все равно будешь слышать, что тебе говорят, и узнавать людей. В конце концов Тесс, ты просто заснешь. -Мне будет больно? -Думаю, боль всегда можно будет облегчить. -В больнице это не удавалось. По крайней мере, сперва. -Да, -соглашается Филиппа. -Сперва они никак не могли подобрать лекарство. Но я принесла тебе морфина сульфат-он снимает боль. На всякий случай еще есть ораморф -он посильнее. Едва ли ты будешь мучиться от боли. -Как вы думаете, мне будет страшно? -На этот вопрос нет однозначного ответа. -Поняв по моему лицу, что говорит какую-то чушь, Филиппа исправляется: -Я думаю, Тесс, тебе ужасно не повезло, и на твоем месте я бы боялась. Но я уверена: что бы ты ни чувствовала в эти последние дни, все будет так, как и должно быть. -Ненавижу, когда вы говорите «дни».
Она хмурится: -Я знаю. Прости.
Филиппа рассказывает мне про обезболивание, показывает пакетики и пузырьки. Она говорит мягко, ее слова накатываются точно волны, и я ничего не запоминаю. Такое ощущение, что все стремится к нулю и вся моя жизнь была лишь предвестием этой минуты. Я родилась и росла лишь затем, чтобы узнать эти подробности и получить из рук этой женщины лекарство. -Тесса, у тебя есть вопросы?
Я перебираю в уме все, о чем бы нужно спросить. Но в голове замешательство и пустота, словно Филиппа пришла на вокзал, чтобы проводить меня, и мы обе ждем не дождемся, когда же придет поезд, чтобы не поддерживать неловкую беседу.
Пора.
Стоит яркое апрельское утро. Без меня жизнь пойдет своим чередом. У меня нет выхода. Меня пожирает рак. Он изрешетил мое тело. И ничего нельзя сделать. -Я пойду вниз поговорить с твои отцом, - предупреждает Филиппа, -и постараюсь в ближайшее время тебя навестить. -Незачем. -Я знаю, но все равно приду.
Толстая, добрая Филиппа, которая помогает всем умирающим от Лондона до южного побережья. Она наклоняется и обнимает меня. Она теплая, потная и пахнет лавандой.
После ее ухода мне снится, будто я вхожу в гостиную и вижу, что там собралась вся семья. Папа издает какие-то странные звуки, которых я никогда раньше не слышала. -Почему ты плачешь? -спрашиваю я. -Что случилось?
Мама с Кэлом сидят рядышком на диване. Кэл в костюме с галстуком, словно маленький бильярдист.
Тут меня осеняет: я умерла. -Я здесь, прямо тут! -кричу я, но они меня не слышат.
Однажды я видела фильм о том, что умершие не уходят в мир иной, но безмолвно живут среди нас. Мне хочется рассказать об этом родителям. Я пытаюсь сбросить со стола карандаш, но моя рука проходит сквозь него. И сквозь диван. Я выхожу сквозь стену и снова возвращаюсь в комнату. Я перебираю пальцами у папы в голове, и он ежится, недоумевая, почему по спине пробежал холодок.
Тут я просыпаюсь.
Папа сидит на стуле у кровати. Он берет меня за руку: -Как ты себя чувствуешь?
Я задумываюсь, прислушиваясь к себе. -Ничего не болит. -Вот и хорошо. -Немного устала.
Он кивает: -Хочешь есть?
Я бы и рада. Для него. Мне хочется попросить риса с креветками, пудинг из патоки, но это будет вранье. -Что я могу для тебя сделать? Чего тебе хочется?
Увидеть ребенка Зои. Закончить школу. Стать взрослой. Путешествовать по миру. -Чашку чаю.
Папа улыбается: -А еще? Может, печенья? -Бумагу и ручку.
Он помогает мне сесть. Подтыкает под спину подушку, включает лампочку у кровати и достает с полки блокнот и ручку. Потом идет на кухню поставить чайник.
Пункт одиннадцать. Чашка чаю.
Пункт двенадцать…
Памятка для папы Я не хочу лежать в морге. Оставь меня дома до похорон. Если мне станет одиноко, пусть со мной кто-нибудь посидит. Обещаю вас не пугать.
Я хочу, чтобы меня похоронили в платье с бабочками, сиреневом лифчике и трусиках и черных сапожках на молнии (все это по-прежнему лежит в чемодане, который я собрала для поездки на Силицию.) И наденьте на меня браслет, подаренный Адамом.
Никакого макияжа. На покойниках он смотрится глупо.
Я НЕ ХОЧУ, чтобы меня кремировали. Кремация отравляет воздух диоксинами, соляной и фтористоводородной кислотой, двуокисью серы и углекислым газом. А еще в крематориях дурацкие страшные шторки.
Я хочу натуральный ивовый гроб и похороны в лесу. Сотрудники Центра естественной смерти помогли мне выбрать местечко неподалеку от нашего дома, они же помогут вам с похоронами.
Я хочу, чтобы на моей могиле или около нее посадили местное дерево. Лучше дуб, но можно и каштан или даже иву. Я хочу деревянную табличку с моим именем. Пусть на могиле растут цветы и всякие сорняки.
Церемония должна быть простой. Скажи Зои, чтобы взяла с собой Лорен (если она уже родится). Пригласи Филиппу с мужем Энди (если он захочет прийти) и Джеймса из больницы (хотя, он может быть занят).
Я не хочу, чтобы те, кто не знал меня лично, что-то обо мне говорили. Сотрудники Центра естественной смерти будут присутствовать на похоронах, но не должны ни во что вмешиваться. Пусть обо мне говорят люди, которых я люблю. Если расплачешься-ничего страшного. Я хочу, чтобы ты сказал обо мне правду. Если угодно, скажи что я была настоящим чудовищем, заставляла всех плясать под свою дудку. Если вспомнишь что-то хорошее -скажи и об этом! Но сперва запиши: на похоронах люди часто забывают, что собирались сказать.
Ни за что на свете не читайте то стихотворение Одена. Оно надоело всем до смерти (ха-ха-ха) и слишком унылое. Пусть кто-нибудь прочтет двенадцатый сонет Шекспира.
